История запорожских казаков. Военные походы запорожцев. 1686–1734. Том 3 - Дмитрий Яворницкий

Обо всем, что произошло в городе Тавани после отхода оттуда русско-казацких войск и что случилось в это время в Сечи, гетман донес царю в обширном письме, писанном из табора при Кодацком перевозе сентября 4-го дня 1697 года и доставленном в Москву знатным войсковым товарищем Федором Топольницким.

«Повернувшись, вместе с ближним вашего царского пресветлого величества боярином и воеводою белогородским и наместником великопермским, князем Яковом Федоровичем Долгоруковым, с плавного похода из-под Таванского города в наш табор под Томаковку, я писал к вам, великому государю, донося чрез почту о всяких поведениях, а также и о том, что при отходе нашем из-под Таванска, я, после долгого убеждения, напоминания и предложения, оставил под городом кошевого атамана Яковенка с товариством в тысячу или больше человек, приказавши им именем всемогущего вашего царского пресветлого величества указа, чтобы они, вместе с великороссийскими людьми, оставленными в новом город Таванске, задержались на несколько недель, чинили над неприятелями промысл, сколько хватит способностей и силы, в награду за что мы дали им, при отходе нашем, кроме прежних наших подарков, еще 2000 золотых. Потом, отправляя из обоза от урочища Томаковки знатную часть войска реймента нашего в помощь оставленным в город Таванске, писали мы кошевому атаману и всему при нем войску запорожскому, прилежно увещевая их, чтобы они оказали помощь и проводили бы в путь наших людей, посылаемых в город Тавань, а также и сами находились в бодром и добром против тех неприятелей подвиге и промысл и ни в коем случае не отходили бы оттуда до тех пор, пока не уйдут неприятели, обещая им за понесенные в военных оказиях труды особенную денежную награду, а именно по 2 талера на человека. Список с письма, которое писал я к ним, посылаю ныне в приказ Малой России. Теперь же, вместо моей надежды, мне принесли известие из Сечи, что запорожцы, оставленные мной под городом Таванском, не сдержавши своего слова пробыть незвестное время в военных промыслах, с побудки неспокойных голов, бывших между ними, стали враждебно относиться к своему кошевому атаману и, не слушаясь его, все возвратились в Сечь, где лишили его атаманского уряда и вместо него выбрали бывшего своего есаула, человека к уряду неприличного и никакой знатности и заслуги в Сечи между казаками не имеющего. Потом я писал с дороги до полковника лубенского (Свечки) «жестоко» напомнить запорожцам о премощном монаршем указе и моем гетманском слове, чтобы они без всякой отговорки шли к городу Таванску и старались бы как о том, дабы доставить в город нами людей посланных, так и о том, дабы промышлять над неприятелями, надеясь за то на будущее время получить вашего царского величества милость, которая всегда и поможет и обогатить их. С тем письмом и отправил моего нарочного знатного казака в Сечу, через которого и ближний боярин и воевода писал о том же к стольнику и полковнику, посланному в Тавань из Томаковского обоза. И тот посланный казак возвратился оттуда к нам в обоз, на пристань Кодацкого перевоза, и принес письма как боярину и воеводе, так и мне, гетману, писанные. В тех письмах сказано, что по письмам и повелениям нашим войско низовое с атаманом своим кошевым, новопоставленным, охотно пошло из Сечи снова на Низ, августа 31-го дня, обще с вышереченными ратными вашего царского пресветлого величества людьми, которые от нас из обоза в Тавань посланы через того ж казака, из Сечи к нам возвратившегося. И то как словесно, так и письменно нам донесено, что по 28-е число августа неприятельских приступов под Таванский город не бывало. А письма те туда ж, в малороссийский приказ вашего царского пресветлого величества посылаем. И как там то войско низовое с теми людьми военными, от нас посланными, поступить и какое имети будет поведение, и что делают неприятели, о том ожидаем впредь ведомостей подлинных, для которых нарочно казаков вновь в Сечу послали. Тут же покорно доношу вам, великому государю, что из заграничной стороны внеслась в Сечь некаясь обмана, призывающая на службу запорожцев; по этой ложной молве еще с весны этого лета отправились в Польшу две ватаги запорожского товариства, – одна пешая с ватагом, прозываемым Морозом, казаком каневским, в 400 человек; а другая конная с Морозом, бывшим атаманом кошевым, в 80 человек; а ныне, как мне донесли, какой-то Кравец, Шкуринского куреня, подбирает себе третью ватагу, имея намерение идти в ту же польскую дорогу. И я, гетман, по должности моего уряда, как словесно наказного кошевого атамана с куренными атаманами и с товариством во время встречи с их стороны меня, так и письменно журил их за тот непорядок, приказывал прекратить и удерживать от того зазыва людей своевольных. С моим листом я посылал в Сечь войскового генерального хорунжого Ефима Лизогуба и конотопского сотника Федора Кандыбу, которым они, запорожцы, ответили, будто теперь у них в Сече нет ни одного такого товарища, который хотел бы идти в Польшу на службу. И хотя от них пользы для службы мало, больше же всего, как сказано выше, нерадения, но я, имея в виду то, чтобы они не отбегали от вашей великого государя монаршей милости, поступил с ними ласково: во время прихода моего с войском плавным походом отослал им через руки черниговского полковника три тысячи золотых, которыми деньгами кошевой атаман с товариством, при нем будучим; идя под Тавань, поделился. Потом я сам, прибывши в Тавань, дал им, кошевому с товариством две тысячи, а во время отхода тысячу золотых; а теперь отослал в Сечь через названных генерального хорунжего и конотопского сотника тысячу золотых грошей да на жупаны каждому атаману по сукну тузинку; да кроме того обещал им денег, если останутся при Тавани. Все эти подачи большой убыток причинили убогому войсковому скарбу, кроме особых дач, которые им давались. Тут же покорно докладываю вам, великому государю, что бывший атаман кошевой с товариством, будучи в плавном походе ниже Таванского города, во время нашей бытности возле того города, по своей верности и желательству, прислал ко мне лист, объявляя о неприятельской басурманской прелести, какую толмач их поганский запорожскому толмачу, там же к берегу днепровскому приблизившись, выговаривал. Этот лист, а также и список с моего листа к атаману наказному кошевому, через хорунжего нашего генерального посланный, а также и отповедь на тот лист мой от них принесенную, посылаю в приказ Малой России для ведома вам; великому государю. И о том покорно доношу, что, став из плавного похода в обозовое ополчение и пришед к пристани Кодацкой, переправились с войсками через реку Днепр сентября 3-го дня, а 4 того ж сентября, пошед от Днепровского берега, пришли к реке Орели для обороны от неприятельских приходов ваших царского пресветлого величества великороссийских и малороссийских городов. О тех неприятелях мы и теперь от полковника миргородского, на Орели с войском стоящего, и от Пляки, ватага полевого; узнали, что они немалою купою через вершину реки Самары на сю сторону городов переправились. Там около Орели мы рассуждать будем, где нам найти приличное место для ставки обозом и сколько времени нам ждать милостивого царского пресветлого величества указа; о том просим с войсками, которые в течение 16 недель, обретаясь в трудах и подвигах военных, слишком оголодали и изнужились. Посылая об этом нарочного, Федора Топольницкого, нашего знатного товарища войскового, к вам, великому государю, к вашему царскому пресветлому величеству, отдаюсь яко наипокорней вашего царского пресветлого величества благостыне. Дан в таборе у пристани перевоза Кодацкого, сентября 4-го дня, 1697 года»[397].