Чудо в пушистых перьях - Татьяна Полякова

— Это который Сверчок? — миролюбивопоинтересовался Михалыч, который в тот момент, не реагируя на Витькины вопли,спокойно составлял в угол пустые бутылки. — Это не папин ли бывший ученик?Тот, что сегодня шел от Земфиры с двумя дружками?

— Он, — кивнула я.

— Ага. Зачем он вам?

— Дед, не томи, — взмолился Витька, — еслиесть что сказать, выкладывай.

— Ну, так… Анатолий Васильевич очень нехорошо о немотзывался. Не заслуживает человек никакого доверия. Папа прямо так и сказал:«Глаз да глаз за ним нужен». А уж как я увидел, что он из папиного подъездавыходит, крайне обеспокоился и присмотрел за ним. Все строго по инструкции:глаз да глаз. Проводили до квартиры и народ приставили приглядывать до тех пор,пока папа не даст дальнейших указаний.

— Ты знаешь, где он сейчас? — не поверил емуВитька.

— Если Семен не прибежал с донесением, значит, в своейквартире. То есть квартира-то бабы его.

— Где квартира, где?

— На Никола-Галеиской, дом возле самой церкви.

— Михалыч, с меня бутылка, — обрадовался Витька.

Ряха помалкивал, но по его физиономии было видно, что к немувернулся интерес к жизни. Я же, в отличие от парней, радоваться не спешила,потому что от их дальнейших действий не ждала ничего хорошего.

— Дай телефон и задержи их, — шепнула я Груне ивыскользнула из подвала.

Первое, что я сделала, оказавшись на улице, позвонилаПруткову и, само собой, извинилась, что беспокою его так поздно.

— Ничего-ничего, — сказал он, — ложусь япоздно, особенно в такие дни, как этот. Не поверите, Василиса Анатольевна,какой у нас сегодня день. Большая трагедия постигла город. Днем один бандитскийпредводитель преставился, к вечеру другой. Вы ничего об этом не знаете?

— Нет, откуда? — испугалась я. — СергейСтепанович, я вот по какому делу. У нас Филонова свистнули из папиной квартиры.Сегодня, в одиннадцать часов. Я знаю, кто свистнул и где он сейчас находится.Может, съездим и арестуем похитителя? По горячим следам?

— Раскрыть преступление по горячим следам мы всегдарады, нам за это премия полагается. А еще очень хочется с вами встретиться ипоговорить.

— О чем? — еще больше напугалась я.

— О жизни. Давайте адресок, где находится ваш вор внастоящее время.

Только я успела назвать адрес, как из подвала появились моидорогие друзья.

— Ты кому звонила? — удивился Витька.

— Пруткову. Менту, что меня по поводу Шляпывыспрашивал.

— И чего? — насторожился он.

— Ничего. Соскучилась. — Я покосилась на Витькинджип, что стоял в подворотне, и вздохнула:

— Витька, не надо к Сверчку ехать. Я на него ментовнатравила. Сидите здесь, а я поеду давать показания.

Витька хлопнул себя по ляжкам, Ряха закатил глаза, а Грунятихо сказала:

— Я тебя понимаю.

Мы обнялись. Я прослезилась и душевно попросила:

— Ряха, если не вернусь… в общем, очень прошу, сменипрофессию.

— Я тебе всегда, брат, говорил, — прошепталВитька, — не будет от бабы толку, если у нее имя хуже собачьего.

До Николы-Галейской я добралась автобусом, не оченьрассчитывая на милицейскую оперативность. Но напрасно. Прутков ждал меня вмашине, стоящей в переулке. Не один ждал, конечно. Ребята с ним были крепкие иочень решительные.

— В доме тихо, — сообщил мне Прутков, ласковоулыбаясь, и кивнул ребятам:

— Что ж, пошли.

Не успели они сделать и десяток шагов, как из интересующегонас дома появился Сверчок, а я заорала:

— Вот он!

Все бросились к нему, а он бросился от них. Его догнали,повалили на землю и защелкнули на руках наручники. Я тоже подбежала, он увиделменя и как-то скис, а я заорала, хоть это было и ни к чему:

— Он картину спер…

— Еще чего. Я ее купил, — усмехнулся Сверчок,поднимаясь с земли.

— Ага, — согласилась я и шепнула:

— А мы деньги Самсону отвезли, по-честному. И он вместес ними… Короче, в мешке Самсон лежит.

Сверчок отвернулся и отказался наотрез разговаривать сомной.

— Где картина? — спросил его Прутков.

Сверчок не ответил. Его обыскали и холст, свернутый втрубочку, конечно, нашли. Сверчка запихнули в машину, а потом наведались наквартиру.

В ванной голосила связанная сожительница Сверчка, а в кухнележали два его приятеля с разбитыми головами.

— Вот и этот к нам залетел лет на десять, —удовлетворенно заявил Прутков. Я промолчала, прикидывая, как бы половчеесмыться, но хитрый мент не спускал с меня глаз и предложил:

— Может, в отделение проедем? Напишем заявленьице поповоду хищения картины?

Уж как мне не хотелось ехать, а пришлось. Лишь только мыоказались в кабинете, Прутков начал улыбаться и полез с вопросами. Про Витьку сРяхой я твердо решила молчать и извивалась, как уж на сковородке. Но, наверное,перемудрила, потому что мент стал улыбаться еще шире. «Видно, и я к нему лет надесять», — с тоской подумала я.

— Василиса, мы уже давно в курсе, что картинойинтересуется множество людей. Особенно в последнее время. Просто сплошныеценители живописи вокруг. Самсон, например. Ты бы все как есть рассказала, тебелегче станет, честно.

— Все как есть? — почесала я нос и усомнилась:

— А вдруг не станет? Легче то есть?

— Станет, станет, — заверил он, — тыпопробуй.

— Ладно, — вздохнула я, потому что совершеннозапуталась в своем вранье и не могла свести концы с концами. — Тольконичего подписывать я не буду. Мне папуля не велел.

— Не будешь, так не будешь, — согласилсяПрутков. — Рассказывай, я страсть какой любопытный.

Ну я все и рассказала. Правда, о трупах в Витькиной квартиреумолчала. Чего о них болтать? Но хитрый мент и тут не преминул заметить:

— У Казарина вроде квартира есть, для тайных свиданий.

— У Витьки? Что вы. Он Груню любит, живут душа в душу.