Божьи воины - Анджей Сапковский

Его грубо толкнули на землю, наклонились, посветили належащих, теперь Рейневан уже видел, что лежащие были сбиты в кучу на окруженнойредким частоколом площадке. Кого-то выбрали. Кто-то высоко и отчаянно крикнул,кто-то завыл, кто-то снова призвал Бога и святых. Засвистел бич, отрывистыекрики заглушили звуки ударов. Вытащенный из огородки паренек — еще болеемолодой, чем предыдущий, — плакал, умолял сжалиться. Спустя совсем немногоиз-за частокола долетел его душераздирающий крик. И хохот мартагузов.

Рейневан выругался, бессильно стиснул кулаки. Ну, вляпался,подумал он. Ну, попал.

Он помнил.

У него было скверное предчувствие уже тогда, когда в лесу наразвилку дорог въехал на косматой пегой лошади этот прыщавый с волосами,вырастающими из бровей. Когда усмехнулся, демонстрируя черные остатки зубов.Когда вслед за ним из-за деревьев выехали еще четверо. Так же отвратительновыглядевших и усмехающихся.

Скверное предчувствие Рейневана перешло в уверенность, когдаПрыщавый, движением руки поприветствовав Войту Елинека, глянул на него, окинулплотоядно оценивающим взглядом. Гейтман Войта Елинек тоже взглянул на него спрезрительной гримасой, вполне однозначно говорившей: «Провели мы тебя какребенка, наивный дурень».

Рейневан сделал вид, будто поправляет стремя, резко хватанулконя шпорой и рванул галопом в лес. Они это предвидели. Заблокировали еголошадьми, ударом свалили с седла, налетели, пригнули к земле. Спутали. Елинек,чтоб его проказа взяла, улыбаясь посматривал с высоты седла.

— Это какой-то важный, — бросил он Прыщавому. — Важный какой-то,не хмырь какой-нибудь. Дашь мне за него десять коп грошей, Гурковец.

— Ага, жди! — ответил Прыщавый. Прыщи у него были везде,даже на веках, даже на губах и даже прыщи на прыщах. — Важный, как же! Поодежке судя, артист какой-то гребаный. Много я за него возьму? Один Памбузнает. Дам две копы. Что? Мало? Ну, тогда отвянь, Елинек. Вели его зарезать, вкустах листьями присыпать...

— Дай хотя бы восемь! Говорю тебе — это важный типчик!

— Три!

— Ты и так постоянно на мне зарабатываешь! Мало я тебе людейпоставил? Целые деревни тебе продал, скряга.

— Пять.

— А, пусть будет хуже. Эй, чего он так дергается? А нупридушите его малость! Только с чувством!

Рейневан попытался вырваться. Впустую. Ему накинули ременьна шею. Придушили с чувством, несколько раз с чувством ударили по животу.Треснули по голове. Он потерял сознание. Надолго.

За частоколом, у костра, насилуемый юноша кричал ивсхлипывал. Тот, которого изнасиловали раньше, стонал и рыдал.

— Что с нами сделают?

— Продадут, — ответил сосед, тот, который раньшепредостерегал его. — Продадут на погибель. Это мартагузы, пан. Людей воруют.

Под утро Рейневан что было сил прижимался к другим,сбившимся в дышащий, стонущий и дрожащий клубок. Важна была каждая кроха тепла.Даже вонючего. Впрочем, он сам стоил не больше, чем эти воняющие.

А стоил он пять коп пражских грошей. То есть что-то околодесяти венгерских дукатов. Или столько — примерно, — сколько стоили две коровыплюс кожух и вертель[147] пива в придачу.

* * *

На рассвете был крик, ругань, мерзкие выкрики, удары ногамии бичами. Столпившихся в ограде по одному выгоняли через ворота в частоколе.Зажимали в колодки, доски с отверстиями для шеи и рук. Подгоняя ударами бичей,согнали в походную колонну.

Колодки Рейневана воняли рвотиной. Неудивительно. На нихбыли засохшие следы.

Прыщавый, сидевший в седле косматой пегой лошади, свистнул,сунув два пальца в рот. Свистнули бичи. Колонна двинулась. Люди громкомолились. Бичи летали со свистом и треском.

У кошмара была и своя добрая сторона. Задаваемый бичамиполубег разогревал.

Судя по положению солнца, они шли на восток. Их уже неподгоняли так сильно, как на рассвете, не заставляли бежать. Отнюдь не изжалости или сочувствия. Два человека — пожилой мужчина и немолодая женщина —упали и не могли встать, хоть похитители не жалели хлыстов и пинков. Колоннугнали дальше. Поэтому Рейневан уже не видел, что с ними сталось, нопредчувствия были скверные. Он слышал злой голос Прыщавого, смешивавшегогейтмана Елинека с грязью за поставку «старых трупов» и проклинающего своихподчиненных за то, что они «поганят товар». В результате инцидента им позволилиидти медленнее. И избивали реже.

Рейневан хромал, натер ногу, ему давно не приходилосьстолько ходить пешком. Справа от него дышал в колодках молодой человек, егоровесник. Этот уже ночью, будучи явно не столь отупевшим, как остальные,отрывистыми фразами представился как ученик столяра из Яромира, идущий на мандр— это слово означало поход, имеющий целью совершенствование в ремесле. Когда оннаправлялся из Йичина в Жутаву, на него напали и схватили мартагузы. Глотаяслезы, подмастерье умолял Рейневана, чтобы тот, если ему каким-то чудом удастсявыкрутиться, уведомил о его судьбе Альжбету, дочь мэтра Ружички, яромирскогосапожника. Уверял, что если уцелеет он, то известит ту, которую укажетРейневан. Рейневан не назвал никого. Он не доверял. И не верил в чудеса.

Шли оврагами, лесами, тенистыми буковинами, зеленымисосняками, мимо яворов, осин и вязов. Миновали стройные придорожные осенниекрасавицы березы, прекрасные, словно одетые в золотые короны королевны. Картинадействительно могла ласкать взор и наполнять душу радостью.

Но как-то не ласкала. И не наполняла.

Солнце преодолело уже солидный отрезок пути до зенита, когдав голове колонны послышались крики и ржание коней. Сердце Рейневана прыгнуло вгруди при виде вооруженных людей в капалинах, кольчужных капюшонах и вишневыхнакидках. Поэтому тягостным, болезненно тягостным оказался вид Прыщавого,пожимающего в радостном приветствии правую руку десятника.

Встреча явных знакомцев произошла на развилке, с которойусиленный эскорт погнал колонну в южном направлении. Быстро кончились чащи, леспоредел, песчанистая дорожка начала извиваться среди скалок фантастическихочертаний. Стоящее высоко солнце просвечивало сквозь плывущие по голубизнекучевые облака.

И вдруг возникла цель их пути. Как на ладони. Очевидная.

— Это что ли... — простонал Рейневан, пытаясь отодвинуть отнатертой шеи край колодки. — Это что ли...

— Ага... — угрюмо подтвердил подмастерье столяра. —Наверняка…

— Троски, — застонал кто-то у них за спиной. — Замок Троски,Господи, сохрани нас и помилуй...