Божьи воины - Анджей Сапковский

— Твоя внешность, — прервал Шарлей, — аж дух захватывает. Ноэтого немного маловато. Дело требует, чтобы за него взялся человек, имеющийопределенные навыки в деле обмана, мошенничества, вождения ближних за нос и способностиих надуть. Не обижайтесь, но среди нас троих есть только один, который можетпретендовать на звание специалиста.

— Идея была моя, — спокойно возразил Рейневан. — И я от неене откажусь. Отправляюсь один. Это право принадлежит мне как человеку, подавшемуидею. Уверен, что я лучше кого бы то ни было подхожу для выполнения этогомероприятия.

— Неправда, — возразил Шарлей. — Меньше кого-либо. Тебе, ане нам, предсказано остерегаться Бабы и Девы. Но ты, конечно, в предсказания неверишь. Когда тебе удобнее.

— Беру пример с тебя, — отрезал Рейневан. — Кончаем треп. Яотправляюсь. Один. Вы остаетесь. Потому что, если...

— Интересно. Если?

— Если что-нибудь пойдет не так... Если я попадусь, то хочуверить, что в резерве у меня вы оба. Что вы придете на помощь и вытащитеменя...

Шарлей долго молчал. Наконец сказал:

— Мучает меня мысль, что если б я сейчас дал тебе, Рейнмариз Шампани, чем-нибудь твердым по голове, связал намертво и запер на какое-товремя в подвале, то ты когда-нибудь поблагодарил бы меня за это. И меня,понимаешь, интересует, почему я этого не делаю.

— Потому что знаешь, что я б не поблагодарил.

* * *

Реализация идеи пошла нормально. Все еще гостивший вМихаловицах гейтман Войта Елинек, которому сообщили — без деталей — омероприятии, по собственной инициативе и весьма поспешно предложил свою помощь.Направляясь с небольшим отрядом разведчиков к Роймунду, он сообщил, что готовнемного удлинить путь и эскортировать Рейневана до Йичинского тракта, где тотзапросто примкнет к какому-нибудь купеческому каравану.

Они отправились в тот же день. Около полудня.

Ближе к вечеру проснулся и пришел в себя Беренгар Таулер.Его уже не рвало, он мог достаточно прямо стоять и даже ходить.

Сам пошел в отхожее место и без чьей-либо помощи вернулсяобратно. Короче: походило на то, что он поправился. Настолько, чтобы Шарлей иЯн Чапек могли припереть его к стенке относительно ведущего в Троски секретногоподземного хода. Изобразив мины инквизиторов, они засыпали выздоравливающеговопросами, имеющими целью обложить его и прищучить на жульничестве.

— Какой проход? — Бледный Таулер побледнел еще больше,заморгал, но отнюдь не испугался. — Какой подземный коридор? О чем вы?

— Как ты собирался ввести нас в Троски? Тайным проходом, да?

— Нет, черт побери! Я ничего не знаю ни о каком проходе! ВТросках у меня есть, вернее, был знакомый, старший конюх... Я рассчитывал нато, что он нам поможет... У него был передо мной долг благодарности... Оноблегчил бы нам попадание в замок или сам выяснил для нас, что надо... В чем,черт побери, дело?

Шарлей и Чапек не ответили. Выбежали из комнаты, сбежали полестнице, на бегу отдавая распоряжения.

* * *

Они чуть не загнали лошадей, стараясь успеть до темноты.Проехали по всему Йичинскому тракту, добрались почти до замка Кость. Встретилидва купеческих обоза, котельщика с возом медных изделий, труппу странствующихакробатов. Попрошайку. Бабу с корзиной гусей.

Никто из встреченных не видел поэта из Шампани. И вообщеникого с похожей внешностью. Ни сегодня, ни вообще.

Рейневан исчез. Словно сквозь землю провалился...

Шарлей настаивал на том, чтобы ехать за Войтой Елинеком иего разведчиками, догнать их и выпросить, узнать, что случилось, где ониоставили Рейневана. Ян Чапек не согласился, решительно отказался. Опережающегоих на несколько часов отряда Елинека уже не догнать, заявил он. Опускаетсяночь. А район опасный. Слишком близко от католических замков. Слишком близкодля насчитывающего всего двадцать коней отряда.

Они возвратились по собственным следам, той же самойдорогой, внимательно осматриваясь. Высматривая одинокого наездника. А когдасовершенно стемнело — огонь костра.

Не высмотрели ничего. Рейневана след простыл.

Первым ощущением, которое он испытал, когда очнулся, былщиплющий мороз, тем более ощутимый, что он совершенно не мог ни пошевелиться,ни скорчиться, ни согнуться, чтобы сохранить остатки тепла. Он был словнопарализован.

Потом поочередно просыпались и распознавали ситуацию другиеорганы чувств. Раскрытые глаза показали наверху звезды на черном октябрьскомнебе — Полярную, Малую и Большую Медведицы, Арктур в созвездии Волопаса, Вегу,Близнецов, Козерога. Обоняние получило удар вони, отвратительной и невыносимой,несмотря на холод и явный факт пребывания под открытым небом, на голой земле,твердой и смерзшейся. Слух зарегистрировал совсем близкие отчаянные крики. Ихохот.

Шея и затылок болели жутко, несмотря на это, он дергался...рвался — уже успел понять, что изменить положение не сможет, потому что егообездвиживают прижимающиеся тела и что именно эти тела испускают отвратительнуювонь. Тела прореагировали на его движения тем, что прижались еще плотнее икрепче. Кто-то застонал, кто-то заохал, кто-то призвал Бога. Кто-то выругался.

Слева от него, то есть в направлении Веги и созвездия Лиры,тьму ночи разгоняли вспышки огня. Запах дыма наконец пробился сквозь зловониечеловеческих тел. Именно оттуда, от костра, долетали отчаянные крики, которыетеперь перешли уже в стоны и спазматические рыдания.

Он дернулся снова, с величайшим усилием высвободил руку,резко столкнул с себя одно из тел, явно женское и отнюдь не тощее. Онвыругался, подтянул колено.

— Перестаньте, пан, — зашептал кто-то совсем рядом. — Неделайте ничего. Беда будет, коли услышат...

— Где я?

— Тише, Услышат — бить станут.

— Кто?

— Они. Мартагузы. Бога ради, тише...

Шаги, скрип дерева. Вспышка факела. Хохот. Он повернулголову, взглянул.

У кого, кто держал факел, лицо было густо усыпано прыщами.Лба у него почти не было вообще. Черные прямые волосы, казалось, вырастаютпрямо из бровей. Рейневан его уже видел.

Были еще трое. Один нес фонарь, в другой руке он тоже держалчто-то. Двое тащили паренька лет четырнадцати-пятнадцати, которого держали подмышки. Паренек рыдал.