Седьмая ложь - Элизабет Кей

Перед главным входом, пронзительно завывая, затормозила «скорая».

– Джейн! – потеряла терпение Марни.

– Что? – пробормотала я. – Что ты сказала?

Сирены смолкли. Из задка «скорой» спустили складные носилки на колесиках, и два парамедика в зеленом в сопровождении врача в голубом бегом покатили их внутрь.

– Ты все еще переживаешь из-за той журналистки?

– Может быть, – призналась я.

Марни вздохнула:

– Я это понимаю. Но мне в каком-то смысле еще хуже. Она обвела меня вокруг пальца. Когда мы с ней тогда встретились, я думала, что она нормальная. Она даже показалась мне милой. И очень красивой. Она изображала из себя добрую и сострадательную. Я действительно думала, что могу ей доверять. Но все это было притворством, верно? Так что я хорошо усвоила урок. Да, это мерзко, когда тебя обвиняют в таких вещах, – я знаю, каково это, не забывай, – но пойми, теперь она просто ноль, пустое место.

Я кивнула с видом полного понимания, как будто была согласна с ее логикой и тоже расстроена ложным обвинением.

– Или дело не в этом? – спросила Марни. – Она еще что-то сказала? В своем сообщении? Ты из-за этого дергаешься?

Я покачала головой.

– Что она тебе наплела? – не отступала Марни.

Я некоторое время молчала, подыскивая безопасный ответ.

– Думаю, она сказала мне в точности то же самое, что и тебе, – произнесла я наконец.

– Я прослушала только самое начало, – пояснила Марни. – И стерла сообщение сразу же, как только поняла, от кого оно. Но что там было? Что она наговорила?

Меня охватила дрожь облегчения. Решение не паниковать раньше времени было правильным. Марни не узнала ничего нового. А потом это кратковременное облегчение сменилось новым, более изощренным страхом. Дело не в том, что Валери оставила Марни пустое сообщение, не сказав ничего важного, заслуживающего внимания, – хотя я в глубине души очень надеялась на это. Нет, просто мне на сей раз повезло. Если бы Марни не стерла сообщение, кто знает, что ей сейчас было бы известно?

– Джейн? – настаивала Марни.

– Она звонила, чтобы извиниться, – выпалила я.

Правда – и мне почти стыдно в этом признаваться – заключается в том, что остальное содержание этого придуманного сообщения я сочинила прямо на ходу, автоматически, даже не задумываясь, состряпав очередную ложь так же легко, как и прежде.

– Она сказала, что у нее сейчас тяжелый период, что ее бывший муж недавно женился снова и поэтому она решила с головой уйти в работу. И что она сожалеет о том вреде, который причинила, и надеется, что мы сможем ее простить.

Это была шестая неправда.

Я озвучила ее по той же причине, что и все остальные. Но вкус у нее, у этой лжи, был иной, потому что она не решала проблему, а лишь отсрочивала ее. Валери взялась за Марни, и наивно было бы думать, что она отступится.

– Хм… – Марни взглянула на меня. – Это очень странно. Мне показалось, что тон у нее в начале сообщения был довольно-таки расстроенный. Как же она сказала?..

– Не важно… – начала было я.

– Да, знаю, – перебила она. – Но теперь это не дает мне покоя. Она сказала что-то такое, отчего я мгновенно взъерепенилась. И сразу же поняла, что говорит именно она. Мне не хотелось ее слушать, потому что я была уверена: там опять будет вранье на вранье, – и, честно говоря, у меня попросту не было желания в это вникать. Но… Нет, не помню.

– У меня сложилось впечатление, что она весь день пила, – заметила я.

– Не исключено. Но все-таки там было что-то еще.

Неужели Марни о чем-то знала? Неужели она сомневалась во мне? Я не могла утверждать наверняка. Но такая возможность казалась мне маловероятной. Потому что эта журналистка была в ее жизни залетной птицей, которая преследовала нас, не давала спокойно жить и публиковала про нас мерзкую клевету в Интернете. А я была верной подругой, надежной, испытанной и постоянной. Если бы речь зашла о слове одной против слова другой, я лично даже не задумалась бы, кому поверить. И тем не менее меня грыз червячок сомнения, ведь на моей памяти Марни ни разу еще не выказывала мне своего несогласия с такой легкостью.

– Да, – произнесла она, когда перед нами остановилось такси. – Да, очень похоже на то.

Я проводила их до дому: пристегнула автокресло Одри к сиденью, а когда мы приехали, подхватила ее приданое – пакеты с подгузниками, одеяльца, запасные одежки – и понесла в квартиру. Я переминалась с ноги на ногу перед входной дверью, пока Марни сражалась с ключом, который никак не желал вставляться в замочную скважину и заедал. Потом дверь наконец открылась.

Нас встретила пустая прихожая с черно-белым ковром, аккуратно придвинутым к подножию лестницы. Квартира была в том же состоянии, в каком мы оставили ее накануне: идеально прибранная, если не считать синего надувного мяча, брошенного посреди гостиной.

Я перешагнула порог и остановилась, держа сумки в руках, и тут Марни обернулась ко мне и произнесла:

– Все, дальше мы сами.

Вот так буднично мне дали понять, что я больше не нужна.

Что я опять не нужна.

Весна постепенно сменилась летом, а я пребывала в состоянии раздражения.

Мне хотелось проводить больше времени с Марни.

Мы строили планы, а потом она без предупреждения отменяла их. За эти первые несколько недель я не раз навещала ее, приносила что-нибудь нужное – пачку подгузников, лекарства, контейнер для льда, – но никогда не оставалась надолго. Всегда что-нибудь мешало нам пообщаться: то звонок патронажной медсестры, то визит акушерки.

На новом этапе своей жизни Марни была полна решимости справляться с заботами самостоятельно. Она полагалась на других женщин, таких же как она, молодых матерей, и выслушивала их советы. От меня тут проку было мало, и я чувствовала себя не у дел. Она доверяла медикам, которые могли выписать разнообразные мази, по всей видимости необходимые в первые недели жизни младенца. Мне хотелось быть рядом – очень хотелось, – и, честное слово, я пыталась быть полезной. Но все чаще и чаще мне казалось, что я только мешаюсь под ногами: не знаю, куда класть многочисленные новые принадлежности, как правильно держать младенца, какой стороной надевать подгузник…

Я отчаянно стремилась стать частью их мира и не могла понять, почему мне не отвечают взаимностью. Мне хотелось учиться всему вместе с Марни, решать те новые задачи, что вставали перед ней. В моем воображении существовала определенная картина совместной жизни, в которой наши три мира должны сплетаться в единое целое, но на такой дистанции это было невозможно.

Однажды мы даже выбрались на бранч в компании полуторамесячной Одри. Я очень радовалась, что увижу обеих, купила пластмассовую погремушку. Но малышку мой подарок не заинтересовал. Она все время капризничала, взбудораженная новыми звуками, запахами и ярким солнечным светом, от которого в кафе негде было укрыться. Ее крохотное личико побагровело от безутешного плача, и Марни, сама уже вся взмокшая, из последних сил качала ее на руках вверх-вниз и агукала на разные лады, пытаясь успокоить.