Седьмая ложь - Элизабет Кей

– Когда я тебе нужна?

Повисло долгое молчание.

– Мне приехать прямо сейчас? – спросила я. – Я могу захватить все нужное с собой и принять душ уже у тебя.

– Да, – обрадовалась Марни. – Пожалуйста. Если тебе не сложно.

Она сказала, что очень меня любит, очень-очень, и это было крайне необычно и, по правде говоря, абсолютно не в ее характере. У нас совершенно не те отношения. Мы никогда не разбрасывались пылкими признаниями в любви и клятвами быть вместе навеки. Возможно, это нас и погубило. Но как бы то ни было, я поняла, что Марни до смерти напугана и действительно нуждается во мне.

Мне нравилось чувствовать себя кому-то нужной. Особенно нравилось быть нужной Марни. Я словно возвращалась обратно вдоль нитей паутины в наше прошлое, туда, где были только мы с ней, и мы были подругами, и ничто не осложняло этого простого факта.

Я натянула джинсы и свитер, выдернула из розетки зарядку и бросила в большую кожаную сумку. Я подарила ее Джонатану на Рождество за год до того, как он погиб. Потом из кучи выстиранных вещей, в беспорядке сваленных на кресле в углу комнаты, вытащила пару нижнего белья, запасную футболку, маленькое полотенчико и запихнула все это в ту же сумку. Заскочила в ванную за косметичкой. Когда я засовывала во внешний кармашек зубную щетку, то обнаружила там всякую всячину: пробники шампуней, расческу с выломанными зубцами, россыпь тампонов в разноцветных пластиковых обертках, тюбик туши для ресниц с присохшей к крышке черной коростой. Я застегнула косметичку и тоже швырнула в сумку.

Перепрыгивая через ступеньку и чувствуя собственное несвежее дыхание, я сбежала по лестнице и менее чем через полчаса уже звонила в квартиру Марни, взмокшая от пота и раскрасневшаяся. Наградой мне было облегчение, отразившееся на ее лице, когда она открыла мне дверь.

Мимо прошагал к лифту сосед в деловом костюме и галстуке с анималистическим принтом. Волосы у мужчины были еще влажными после утреннего душа, в руке он держал портфель. При виде меня, запыхавшейся, с малиновым, будто после марафона, лицом, и глубоко беременной Марни, которая стояла на пороге в персиковой ночной рубашке по щиколотку, он поспешно отвернулся в другую сторону и пробормотал:

– Доброе утро.

– Доброе утро, – нараспев протянула Марни. Не успел он скрыться за углом, как она обеими руками вцепилась в дверной косяк. – О нет, опять, – прошептала она и отступила назад, обхватив живот.

В квартире царил абсолютный хаос. В гостиной работал телевизор, в кухне играло радио, со второго этажа доносилась музыка. В прихожей была повсюду разбросана одежда: на перилах лестницы висели какие-то кофты, в углах валялись кучи шарфов, вешалка на стене грозила рухнуть под тяжестью курток и пальто. Везде были вещи, вещи, вещи: немытые чашки из-под чая и пустые стаканы явно не донесли до кухни, а огрызки печенья, обертки от сластей и нераспечатанные пакеты чипсов – до гостиной. На ступеньках почему-то лежали пеленки, крошечные комбинезончики и носочки.

Я поспешила прикрыть свое потрясение широкой улыбкой.

– Ну что, час «Ч» настал, – нараспев произнесла я и изобразила неуклюжую джигу, несколько раз переступив с ноги на ногу и аккуратненько похлопав в ладоши.

Марни простонала.

– Так, – сказала я. – Так. У тебя схватки.

– Да что ты говоришь? – прошипела Марни и вперевалку поковыляла обратно в гостиную.

Глядя, как она идет, вывернув ступни наружу и прижав ладони к пояснице, я немедленно испытала приступ паники. Я пыталась убедить себя, что все это совершенно нормально, что женщины по всему миру делают это каждый день и ничего страшного не происходит. Но мой мозг отказывался это воспринимать. Мы знали друг друга сначала детьми, потом молодыми женщинами, потом женами, но Марни в роли матери? Это не укладывалось у меня в голове.

Марни вскрикнула.

Я бросилась к ней.

Она кое-как опустилась на большущий синий надувной мяч.

– Так, – сказала я. – Ну да. Разумеется. Дыши глубже. Вот так. Вдох. Выдох. Вдох. А теперь…

– Ты что, смеешься? – выдохнула она. – Прекрати сейчас же. Заткнись.

– Ладно. Хорошо, – сказала я. – Я просто посижу здесь.

Я присела на краешке дивана, поставив сумку на пол между ногами. Марни принялась скакать на мяче, вверх-вниз, с силой выдувая воздух сквозь сжатые губы. В конце концов она отклонилась назад, выпятив грудь и живот вверх, а потом вздохнула и начала легонько покачиваться туда-сюда.

– Может, нам пора уже ехать…

– В больницу? – сказала она. – Нет, пока рано. Но схватки уже становятся длиннее. Да, кстати, как твои дела? Прости за все это. И за то, что не дала тебе поспать. Просто… – она обвела рукой царящий в квартире разгром, – все как-то разом навалилось.

Марни терпеть не может беспорядок; она категорически его не переваривает. Как ни забавно, это один из немногих пунктов, в которых мы целиком и полностью совпадаем. У нас разный подход к работе. Мы раскрываемся в совершенно разных ситуациях. Я люблю тишину или тихие голоса. Она любит включить на полную громкость радио, музыку или телевизор, а еще лучше все сразу. Я интроверт, мне необходимо личное пространство и уединение; я ценю возможность побыть в собственной компании. Она же – классический экстраверт: уверенная в себе, общительная и обожающая разговоры, обмен мнениями и прочие виды человеческого взаимодействия, которые так быстро меня выматывают.

Я ведь уже это говорила, да? Она – свет, а я тьма. Но беспорядок убивает нас обеих.

Думаю, она, скорее всего, самостоятельно справилась бы и с болью, и с дискомфортом, и со страхом перед родами – сомневаюсь, что для всего этого ей действительно нужна была я, – но она попросту не могла существовать посреди подобного хаоса.

– Да уж вижу, – сказала я. – Что случилось?

– Знаю-знаю, – закивала она. – Весь дом вверх дном. Я пыталась отдаться потоку, есть то, что нужно, и фокусироваться только на схватках, а потом подумала, почему бы не прибраться в квартире, ну чтобы все подготовить, понимаешь, а потом меня внезапно скрутило, ну и вот, – она снова махнула рукой, – что из этого вышло, сама видишь.

– Ясно, – произнесла я.

Я знала, чего она от меня хочет. И что ей сейчас нужно. Я всегда это знала. А она всегда знала, что я сделаю для нее все, чего бы она ни захотела: без вопросов и без жалоб.

– Так, давай-ка ты посидишь, – сказала я, – а я пока по-быстренькому приведу тут все в порядок.

Марни улыбнулась, и я порадовалась, что в такой ответственный момент, в преддверии нового этапа нашей жизни, нашлось время для «порядка по-быстренькому». Думаю, это привело меня к убеждению – ложному, как выясняется, – что ничего не изменится, что не стоит чувствовать себя ничтожной в сравнении со значительностью этого момента, что все будет в порядке.

Марни снова принялась скакать на своем мяче, а я засновала между комнатами, собирая и разнося по местам вещи, выкидывая мусор в ведро и аккуратно складывая непривычные, крохотные, пахнущие невообразимой свежестью одеяльца. Я распахнула окна. Был один из первых в этом году погожих дней – я даже не стала надевать плащ, который захватила с собой, – и гулявший по квартире ветерок дышал весной. Когда квартира была вылизана до блеска, я ополоснулась под душем, сделала нам с Марни чай – ей с большим количеством молока, мне с чисто символической капелькой – и присела на диван перед телевизором. Был включен круглосуточный новостной канал. Я взяла Марни за руку.