Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

– Cordieu! – выдохнул де Гранден. – Это очень важно, сэр!

Старика развеселила порывистость маленького француза.

– Странно, но один джентльмен спрашивал об этой могиле несколько недель назад, и – прошу прощения – он тоже был иностранец.

– Вот как? – навощенные усики де Грандена дернулись как у возбужденного кота. – Иностранец, да? Высокий, костлявый, словно скелет, со шрамом на лице и белой прядью в волосах?

– Описание не совсем верное, – отвечал тот с улыбкой. – Он был, конечно, худым и, кажется, имел шрам на лице, но, пожалуй, он не был столь уж костлявым. Да и волосы его были полностью седыми, никакой белой пряди не было, сэр! Могу сказать, что он был весьма стар – судя по лицу и походке, и казался весьма и весьма слабым. Это было жалкое зрелище…

– Sacré nom d’un fromage vert! – брызгал слюной де Гранден. – Жалкое, вы сказали, мсье? Pardieu! Омерзительное – никак не меньше!

Он поклонился священнику и повернулся ко мне.

– Уезжаем, друг мой Троубридж, скорее, – вскричал он. – К мадам Норман, немедленно!

– Что стоит за этой тайной? – спросил я его за церковной оградой.

Он эффектно поднял узкие плечи.

– Мне жаль, что я не знал – но кто-то работает на дьявола, в этом я уверен. А что это за игра, и что будет дальше – только Господь может сказать, друг мой!

Я свернул на Танлоу-стрит, выбрав более короткий путь. Мы проезжали мимо лавки зеленщика, и де Гранден схватил меня за руку.

– Остановитесь здесь на минутку, друг мой Троубридж, – попросил он. – Я кое-что хочу купить.

– Мы желали бы свежего чеснока, – сказал он хозяину лавочки, – и в большом количестве, если возможно.

Итальянец импульсивно развел руками.

– Я не иметь его, сеньор, – объявил он. – Это было только вчера утром, что мы продать всю наша поставка.

Его черные глазки счастливо сверкнули при воспоминании о неожиданной сделке.

– О, да? – изумился де Гранден. – Вы говорите, что продали весь товар? Как это?

– Я не знать, – отвечал тот. – Вчера утром богатый джентльмен приехал к мой магазин в автомобиль и позвать меня. Он желать весь чеснок из моих запасов – по моей собственной цене, сеньор, и сразу! Я должен был поставить его по адресу в Раплезвиль в тот же день.

– Вот как? – лицо де Грандена приняло выражение разгадывателя кроссворда в момент решения вопроса. – И этот щедрый покупатель, как он выглядел?

Итальянец показал белые ровные зубы в широкой улыбке.

– Это было забавно, – признался он. – Совсем не похожий ни на наших людей, ни на того, кто ест много чеснока. Он был старым, очень старым и худым, с очень морщинистым лицом и седыми волосами, он…

– Nom d’un chat! – вскричал француз и перешел на бурный поток итальянского. Хозяин лавочки слушал его сначала с недоверием, затем с изумлением и, наконец, с ужасом.

– No, no, – воскликнул он, – no, signor, santissima Madonna![132] Вы шутите!

– Я шучу? – ответил де Гранден. – Подожди и увидишь, глупец!

– Santo Dio[133] сохрани! – тот набожно перекрестился, затем согнул средний палец, окружив его остальными в форме двух рожков.

Француз повернулся к ожидавшему автомобилю с гримасой невыразимого отвращения.

– Что теперь? – спросил я, тронувшись. – Почему он сделал пальцами знак от дурного глаза, де Гранден?

– Позже, друг мой, я скажу вам позже, – ответил он. – Вы будете смеяться, если сейчас узнаете о моих подозрениях. У него же латинская кровь, и он способен оценить мои опасения.

Больше он не произнес ни одного слова, пока мы не подъехали к дому Норманов.

– Доктор Троубридж! Доктор де Гранден! – госпожа Норман встретила нас в зале. – Вы, должно быть, услышали мои молитвы! Я звонила в ваш дом целый час, и мне ответили, что вас нет.

– Что случилось? – спросил я.

– Снова господин Экхарт… еще один обморок… Казалось, он днем пошел на поправку, я послала ему в восемь часов большой обед… Но горничная нашла его без сознания, и говорит, будто видела что-то в его комнате…

– Ого! – прервал ее де Гранден. – Где эта прислуга? Я бы поговорил с нею.

– Минутку, сейчас пришлю, – отвечала госпожа Норман.

Девочка, неловкая черная южанка, неохотно вышла вперед и угрюмо уставилась в пол.

– Ну, скажи-ка, – де Гранден склонился к ней и, не мигая, пристально уставился в ее лицо, – ты что-то видела в комнате молодого мсье Экхарта, hein?

– Я видала што-то, да, – четко ответила девочка. – Говорят, не видала, а я видала. Я пошла с подносом к миста Экхарт комната, и я открыла дверь. Тама женщина… тама женщина… да, сар, тощий белый женщина нагнулась…

– Ну, давай же, пожалуйста… – молил де Гранден, затаив дыхание.

– …над ним! – твердо продолжила девочка. – Я, пусть мис Норман говорит – она была. Я заметила ее. Я знала, кто она. Я слышала как старый женщина говорят: Сара, что приходить из могила с веревка на шее и ходить вокруг людей. Да, сар, эта она! Я видала ее!

– Ерунда, – раздраженно прошептала госпожа Норман из-за плеча де Грандена.

– Grand Dieu, если так! – воскликнул де Гранден и взбежал через две ступеньки по лестнице к больному.

– Смотрите, смотрите, друг мой Троубридж, – возбужденно попросил он меня, когда я присоединился к нему у кровати пациента. – Видите эту метку?

Отвернув воротник пижамы Экхарта, он показал две дужки, отпечатанных на коже молодого человека. Диспутов быть не могло: это, несомненно, были следы человеческих зубов; кровь текла свободно из этих новых ран.

Вскоре мы остановили кровотечение и привели пациента в сознание. Работали молча: мой мозг лихорадочно пытался разрешить интеллектуальные вопросы, а де Гранден просто хранил молчание как устрица.

– Теперь, – приказал он, когда мы управились с пациентом, – мы должны вернуться на кладбище, друг мой Троубридж, и сделать то, что должно быть сделано!

– Что за дьявольщина? – спросил я, выходя из комнаты.

– Non, non, увидите, – пообещал он, когда мы сели в автомобиль и отправились вперед.

Вскоре мы подъехали к воротам кладбища.

– Давайте монтировку! – потребовал де Гранден и вырвал деревянный кол из кладбищенской ограды. – Или молоток хотя бы!

Мы снова пробрались по кладбищу к могиле этой неведомой Сары.

– Помогите, друг мой Троубридж, держите фонарик, пожалуйста! – скомандовал он и передал мне фонарик. – А теперь… – он встал перед могилой на колени, опершись на кол, выдернутый им из кладбищенского забора. С помощью моей монтировки он начал вбивать кол в землю.