Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

Что ж, на Faculté de Médicine Légal, к которому я имею честь принадлежать, мы потратили много времени на изучение таких вещей. Например, мы знаем, что в случае внезапной смерти, особенно там, где была задета нервная система, тело мгновенно костенеет, заставляя мертвую руку схватить и прочно удерживать любой объект в пределах досягаемости. Такими мы находили солдат, расстрелянных на поле битвы, крепко держащих свои винтовки; самоубийц, сжимающих пистолеты, с помощью которых они закончили свои жизни; и, иногда, утопленников, захватывающих траву, сорняки или гравий. Также мы узнали, что фрагменты ткани, волос или других чужеродных веществ, сжимаемых в руке мертвеца, если только они не из его собственного наряда, указывают на присутствие какого-либо другого человека в момент смерти и, следовательно, указывают скорее на убийство, чем на самоубийство.

Опять же, мы уделили большое внимание доказательствам, связанным с расположением ран. Друг мой Троубридж, – обратился он ко мне, – будьте любезны, возьмите эту ложку, встаньте позади меня и нанесите мне удар, будто вы хотите избавиться от моих мозгов!

Озадаченный, я взял ложку, встал за его спиной и быстро ударил его, хотя и слегка, по голове.

– Bon, très bon! – воскликнул он. – Будьте внимательны, когда наносите удар, друг мой. Теперь, сержант, давайте так же.

Костелло повиновался, и я не мог подавить удивление. Удар, нанесенный Костелло, вступил в контакт с гладкими светлыми волосами француза менее чем в дюйме от того места, где ударила моя ложка.

– Видите? – усмехнулся де Гранден. – И так почти всегда. Головные раны от ломов, молотков и всего такого прочего почти всегда обнаруживаются на левой теменной области – если противник находится впереди. Если он стоит за своей жертвой, травма обычно будет обнаружена на правой стороне затылка, куда вы оба бессознательно ударили меня.

Отлично. Когда я исследовал смертельную рану профессора Баттербо, я знал, что его ударили сзади. Прекрасно, но до этого момента. А если он был убит со спины, откуда эти волосы в его руке? Он не мог развернуться, чтобы схватить убийцу; волосы были бы схвачены не так, если бы убийца сначала столкнулся с ним, а затем набросился сзади, чтобы нанести смертельный удар. А эта рана не могла быть сделана одним из стоящих перед ним. Voilà, значит, когда профессор умер, было, по крайней мере, два человека.

На оружии в руке этой мумии, усмехающейся, словно чеширский кот, и на ее губах мы обнаружили следы крови. Работа профессора в Египте, таинственный надгробный камень, который он не заказывал, с надписью: «Остерегайтесь гнева богов», и тот факт, что никакого ограбления не было – все это убедило меня, что убийство свершалось из мести.

C’est beau![127] Я исследовал волосы под микроскопом, пока мой добрый Троубридж спал. Их цвет и текстура исключали возможность принадлежности профессору или любому из его слуг, они не могли достаться из головы мумии, поскольку она была выбрита, а состояние их концов – слегка закругленное – показало, что они остригались парикмахером две недели тому назад.

Я сказал себе: «Предположим, некий человек приехал из Египта, чтобы убить профессора Баттербо. Предположим, что он приплыл по морю около трех или четырех недель тому назад. Предположим, опять же, он богатый избалованный человек. Каково будет одно из первых его действий, когда он сойдет на берег? Я ответил себе: «Parbleu, он, несомненно, подстрижет волосы!» Точно! «И мог ли он организовать убийство профессора и заказать надгробную плиту за две недели?» – «Мог», – ответил я.

Очень хорошо. Я до сих пор спорил сам с собою и решил, что мы должны искать двух человек: один из них, по крайней мере, с черными волосами, которые были острижены несколько недель назад. Оба они, возможно, темнокожие, потому что они, вероятно, египтяне, – но не черные, потому что волосы говорят о принадлежности к белой расе.

Где мы найдем этих убийц в нации из ста миллионов людей разных цветов? Я не знаю, но постараюсь, пообещал я себе, cordieu! И затем мы повстречали этого очаровательного парня из бакалейной лавки, который рассказал нам о паре в быстрой машине, о молодой женщине, которая держит какую-то завернутую вещь на коленях. Мумия пропала, эти люди спешат, есть следы колес и следы самого подозрительного вида в переулке от дома профессора – мой друг Троубридж и я видели их. Parbleu, почему бы этим двоим беглецам не оказаться людьми, которых мы ищем?

Мы искали их, друзья, и мы их нашли. И хотя эта древняя змея обманула нашего палача, они поплатились за смерть профессора Баттербо.

Он улыбнулся, довольный, снова занял свое место и налил в бокал со льдом мятного ликера.

– Правосудия, друзья мои, – сказал он, – трудно избежать. Когда ему сопутствует Жюль де Гранден, grand Dieu, оно непобедимо!

– Нет, друг мой, – Жюль де Гранден решительно покачал аккуратной светловолосой головой и усмехнулся через обеденный стол, – конечно же, мы пойдем на чай к любезной мадам Норман, безусловно!

– Давайте оставим эти разговоры, – отвечал я, протестуя против визита к госпоже Норман звонким помешиванием ложечки в кофейной чашке. – Я не хочу идти на треклятый чайный прием! Я уже стар и достаточно разумен, чтобы наряжаться в цилиндр и смокинг и выслушивать хвастовство глупых вертихвосток. Я…

– Mordieu, вот они, вопли дикаря! – рассмеялся де Гранден. – Всегда он найдет оправдание тому, чтобы не доставить удовольствие другим, и всегда эти оправдания делают его более важным в его собственных глазах. Довольно, друг мой Троубридж, – мы пойдем на прием к мадам Норман! Во всем можно найти интерес – главное, знать, где искать!

– Ну, быть может, – неохотно согласился я. – Но и у вас будет вид не лучше, если вы не отыщете там ничего интересного!

Мы подъехали к особняку госпожи Норман на Таскэрора-авеню: прием был в полном разгаре. Воздух благоухал смешанными ароматами полусотни оттенков горячего жасминового чая. Звяканье чашек о блюдца, смех и гудящие голоса разносились по большой зале и гостиной. В длинных сдвоенных залах ковры были свернуты, и молодые люди в сюртуках и девушки в вызывающе коротких юбках скользили по паркету под взвизгивание саксофона и барабанные ритмы фортепьяно.

– Pardieu, – ворчал де Гранден, осматривая танцующих, – ваша американская молодежь предается удовольствиям со всей серьезностью, друг мой Троубридж. Взгляните на их лица: ни улыбки, ни смеха. А они же призваны для веселья на свой первый парад… – ах!

Мой друг резко прервал сентенцию, уставившись с удивлением, почти с испугом на пару, кружащуюся в хитросплетениях фокстрота в дальней части зала, и пробормотал под нос:

– Nom d’un fromage, думаю, этим стоит заняться!

– А, что-то случилось? – спросил я его, подводя к нашей хозяйке.