Ардагаст и братство тьмы - Дмитрий Баринов

— Видят боги, вы — лучшие из смертных. Но я не смог бы жить среди вас. Слишком бедна и сурова ваша жизнь и слишком велика добродетель. Но всё равно — хорошо, что вы есть! Без вас люди потеряют веру в самих себя, в лучшее в себе.

— И я не смог бы жить с вами. Ни битв, ни вина, ни пива — что за жизнь для воина! Но, клянусь копьём Одина, я отдам жизнь за вас! Тот, кто смеет вас обидеть, — враг всем людям, хуже тролля, — стиснув тяжёлый кулак, произнёс Сигвульф.

— Тролль — это сюдбя? Хан-Хаденгота и его разбойники зовут себя сюдбя. Хотят быть как великаны-людоеды. Но ведь они же люди! Как воевать с ними, чтобы самим не стать сюдбя? Мы даже зверей ненавидеть не умеем. Солнце-Царь, научи нас воевать, научи ненавидеть врагов! — вскинув взгляд на Ардагаста, воскликнул Або.

Зореславич взглянул на Пересвета:

— Спой, гусляр, о нашей битве с людьми незнаемыми.

Пересвет положил на колени гусли. Струны зарокотали под умелой рукой, и полилась песня. Гусляр пел по-венедски, иногда переходя на сарматский. Або переводил или скорее пересказывал. Сииртя и печорцы, почти не понимая слов, слушали, словно заворожённые сильным, но мягким голосом певца. В песне было возмущение зверствами подземных выходцев, было спокойное мужество росских воинов и радость победы. Не было лишь злобы и жестокости, хотя речь шла о страшной, кровопролитной войне. И мирные северяне стали понимать, как можно не любить войны, но всегда быть готовыми к ней, побеждать людей-бесов, но не уподобляться им. Теперь охотники и зверобои, прежде редко воевавшие, готовы были идти вместе с росами на войну, как на охоту — бесстрашно и спокойно, с непоколебимой верой в свои силы и свою правоту.

Слушал песню венеда и Харикл, и словно могучая волна смывала с души бронзовщика всё мелкое, подлое, трусливое. Воинская слава и добыча никогда не привлекали его, но сейчас он был готов сражаться вместе со всеми этими людьми — только ради того, чтобы мир не погряз во тьме корысти и обмана, чтобы не погас в нём свет Гипербореи. Он понял, что никогда уже не сможет жульничать, подличать и утешать себя тем, что весь мир таков. Мир не так плох, чтобы его нельзя было сделать лучше!

— Я готов умереть за Гиперборею, как за свой родной город. Но скажите мне, мудрейшие из скифов: можно ли в этом мире жить так же справедливо, как на севере, и так же богато, как на юге? — задумчиво произнёс Харикл.

— А что, у вас на юге никто так жить не пробовал? — с простодушным видом спросил Або.

— Пробовали. Ессеи в Палестине уходили ради этого в пустыню. Жили общинами, вместе работали, без рабов, без господ... Их перебили римляне.

— Это те, что все племена хотят своими рабами сделать? И говорят: «Вот вам мир, вот порядок»?

— Да. Я видел, как убивали ессеев, как бросали зверям христиан. И я не знаю, можно ли соединить богатство со справедливостью? Здесь, в этом мире. Скажите, мудрейшие из скифов, — повторил свой вопрос Харикл.

— Можно, — кивнул золотым клювом Аристей. — Так живут на Белом острове. Он — и в среднем мире, и в верхнем.

— Так не он ли и есть настоящая Гиперборея? Или, по-нашему, Шамбала? — вмешался Вишвамитра.

— Сколько имён для одного хорошего места! — улыбнулся Або. — Значит, все его ищут. Только там не люди живут — духи. Просто хорошие люди, когда умрут, в страну предков уходят. Там всё как у нас, только голода нет. А на Белый остров — одни великие воины, великие белые шаманы.

— Это те, кто всю жизнь положил на то, чтобы все люди жили богато и праведно, хотя многие из них не увидели ничего, кроме неудач и лишений. Кто готов идти до конца этим путём — тому место в Братстве Солнца, — сказал Вышата.

— Я готов... — вскинул голову Харикл.

Но Хилиарх похлопал его по плечу:

— Не торопись. Это тебе не посвятиться в мистерии в захудалом храме. Ты прошёл только одну битву. И то... ну, сам помнишь. Поглядим, каков ты будешь в бою без своего порошка. А биться, может быть, придётся и за сам Белый остров. Я, знаешь ли, говорил с духами тех, кто был в Братстве, но ослабел, разуверился... Сидят теперь где-то... у входа в Аид, что ли. Ни блаженства тебе, ни мук, ни света, ни тьмы, а так себе — серые сумерки.

Пир в доме-холме окончился, и гости вместе с хозяевами заснули вповалку на мягких шкурах. Лишь девять гостей, не проронивших ни одного человеческого слова, но внимательно всё слушавших, вышли наружу. Трое из них надели волчьи меха, трое — орлиные шкуры необычной величины, трое — безволосые шкуры с ластами и хвостами. И вот уже побежали в тундру три волка, взмыли в небо три огромных орла, а в море уплыли три касатки.

Наутро войско росов выступило в поход. Заснеженная тундра, словно степь, стлалась под ноги закованных в железо всадников. На морозном ветру трепетало красное знамя с золотой тамгой. Вслед за конниками ехали на собаках сииртя и печорцы с копьями и луками. Часть сииртя шла морем на байдарах, а вместе с ними — сарматы Сагдева и Сорака. В особой, расписанной колдовскими знаками байдаре ехали Сигвульф, обе волхвини, Сята-Сава и пятеро дружинников. А впереди всех плыла маленькая кожаная лодка — каяк. В ней, бодро загребая веслом, сидел шаман Або. Края его малицы были пристёгнуты к краям отверстия закрытой со всех сторон лодочки. Из заплечного мешка выглядывал костяной гарпун. Там же, в мешке, лежал бубен с колотушкой. Немолодой и тщедушный на вид шаман не уступал лучшим гребцам.

На Мысу Идолов выстроились обе дружины: конная — росов и оленная — Хан-Хаденготы. Предводители с затаённым недовольством поглядывали на Чёрного Быка: надо же, тянул с походом, пока с юга не подошёл Ардагаст со всей ратью. А колдун в шапке с деревянной совой и оленьими рогами стоял себе с важным видом на нарте с железными полозьями, знаменитой нарте вождя ненцев. Вокруг нарты столпились десять сильнейших чёрных шаманов из четырёх народов — ненцев, сииртя, печорцев и манжар. За их спинами угрюмо возвышалось изваяние Чернущего Идола. Окинув властным взглядом воинов, Паридэ-Хабт ударил в бубен и заговорил:

— Воины Нга! День настал, час настал. Откроется для вас путь между небом и землёй к Белому острову. Раньше нельзя было, позже нельзя будет. Но к проливу уже подходит Ардагаст. Войдёт в святилище — на тот путь выйдет, нас догонит. Потому к Белому острову пойдут только росы и с ними семь шаманов. Чтобы не пустить Ардагаста на Священный остров, здесь останутся ненцы и три шамана, четвёртый — я сам. Так велит Нга!

Гордые воители лишь молча кусали губы, слушая распоряжения чёрного шамана. Даже Саузард не пыталась их оспаривать. Взгляд царевны был прикован к тому, что видела лишь она, да ещё шаманы. Перед строем росов стояла всадница в чёрном кафтане, усыпанном золотыми бляшками поверх панциря, на вороном коне. Её пояс и венец блестели золотом и голубой эмалью. Чёрными распущенными волосами и хищным носом она напоминала саму Саузард. То был призрак Саузарин, Черно-золотой, царицы росов, погибшей почти тридцать лет назад в бою с венедами за Экзампей. Презиравшая всех Саузард уважала лишь её, свою мать.

Андак только горбился и ёжился от холодного ветра, чувствуя присутствие мёртвой тёщи. А та говорила дочери голосом, слышным лишь им двоим: