Неумерший - Жан-Филипп Жаворски

В лесном сумраке светлая шкура кобылы сразу привлекла наш взгляд. По проходу, расчищенному великими десятирогими оленями, она удалялась прогулочным шагом. На кобылице элегантно восседала наездница. Мы успели разглядеть ослепительной красоты волосы, столь же шелковистые, сколь и грива её лошади, гордо поднятую голову, стройный стан, округлые бедра, неторопливо покачивавшиеся в такт иноходи. Не отставая от кобылицы, беззаботно скакал жеребёнок. Мы стояли завороженные, осознавая, какое видим диво: наездница сидела так высоко, что порой ей приходилось наклонять голову, дабы не задевать высокие ветки. Кобылица была огромной, гораздо больше, чем приземистые кельтские лошади; в холке, наверное, выше их на целую пядь!

Суобнос шикнул на нас, приставив палец к губам. Он был так взволнован, что никак не мог унять дрожь в руках, и забавно вращал глазами. Мы ринулись вдогонку за таинственной наездницей. Поскольку лошадь шла неспешным аллюром, мы надеялись без труда быстро её настичь. Но это оказалось не просто: сквозь ветви деревьев, преграждавших путь, мы видели, как она удаляется от нас всё дальше и дальше. А потом, без особой спешки, очаровательная незнакомка свернула с просеки и скрылась в чаще. Мы потеряли её из виду. Жеребенок на миг остановился, повернул к нам свою красивую мордочку, вздёрнул хвостом, а затем одним прыжком растворился в листве.

Суобнос проклинал всё на свете и приказал нам броситься в погоню. Огромными прыжками перемахивая через кусты, впереди нёсся Блэдиос. В мгновение ока мы оказались там, где незадолго до этого исчезла всадница. След был ещё свежим, на рыхлой почве виднелись четкие отпечатки копыт, а на уровне головы ветки были поломаны. Странница с лошадью и жеребёнком исчезли. Блэдиос нюхал воздух и землю своим чутким черным носом и неопределенно махал хвостом.

– Она, должно быть, умчалась галопом, чтобы так быстро скрыться из виду! – воскликнул я.

Бродяга расстроенно пожал плечами.

– Зачем ей это, – пробормотал он. – Нет никого быстрее великой кобылицы.

– Кто это? – спросил мой брат. – Это Эната?

– Конечно же, нет! – проворчал Суобнос. – Где бы она достала такую лошадь!

– Тогда кто же это?

Старый бродяга ничего не ответил, лишь пробурчал себе что-то под нос, но этого нам было совсем недостаточно! Мы наконец поняли, что наш спутник и правда искал кого-то, и это внезапное таинственное появление вдохнуло жизнь в призрак, за которым так долго гонялись. Мы сгорали от любопытства. Хотя Суобнос делал вид, что ничего не слышит, мы допекли его своим нытьём: «Кто это? Кто это? Кто это?» – настолько, что в конце концов он не выдержал и выпалил: «Это моя жена!»

Если он хотел, чтобы мы замолчали, ему это удалось. По крайней мере, на несколько мгновений. Мы онемели от удивления, пытаясь осознать это ошеломительное откровение. Затем мы пришли в чувство, и бродяга проклинал всё на свете за то, что открыл рот.

– Твоя жена?

– А разве у тебя есть жена?

– Она же намного тебя моложе!

– Но ты никогда не рассказывал о ней!

– Как же такое может быть?

Немного сморщившись, Суобнос проворчал:

– Скажите ещё, что я не мужчина!

– Это не то, что мы имели в виду, но всё же погляди на себя…

– Ну правда же, – мягко добавил мой брат, – ты стар и беден!

– К тому же бродяга!

– И что тут такого? – воспрянул Суобнос. – А правитель Нериомагоса? Разве он не расхаживает всё время по разным землям? Это не мешает ему иметь несколько жён!

– Но это совсем другое! Он же герой!

– А я разве не герой?

– Э-э… Не обижайся, но ты немного труслив, не так ли?

– Немного труслив! Немного труслив! – бубнил оборванец.

На мгновение в нём возобладал так редко проявляющий себя гнев, и он, казалось, собрался бросить нас одних в самой чаще леса. Обида, к счастью, длилась недолго. Он опустил плечи, и глубокая печаль омрачила его обычно озорную физиономию.

– Да, немного робок, – признался он. – Но так было не всегда.

– Ты был когда-то храбрым? – немного недоверчиво спросил мой брат.

– Ещё каким! Даже более чем смелым, если уж на то пошло. Безудержно отчаянным…

Он потряс седой головой со смесью сожаления и раскаяния.

– Так, значит, ты на самом деле был героем? – удивился Сегиллос.

– Героем? – буркнул Суобнос. – Если под этим ты подразумеваешь одного из тех верзил, которые только и думают о том, как напиться допьяна и поубивать друг друга, то нет, я не был героем. Я был гораздо могущественнее, гораздо коварнее, чем они. И если сегодня я мудр в своём безумии, в то время я был безумен в своей мудрости.

– Ты был важнее героя? Ты? Как можно быть важнее героя?

– Это просто. Короли держат речи для героев. Стало быть, надо молвить раньше королей.

Мы бросили на него долгие недоверчивые взгляды.

– А разве ты встречался с королями? – вызывающе спросил брат.

– Ещё бы! – воспрянул бродяга. – И слишком близко, к сожалению. Откуда, по-вашему, я знаю вашу мать?

– И что ты делал в свите королей?

– Много чего, много чего. Я был виночерпием, привратником и паромщиком. Я читал по звёздам, проникал в тайники души, я восхвалял Луну и Солнце и воспевал их циклы.

– Ты был предсказателем?

– Называй меня так, если хочешь, Белловез. Я просто скажу, что был мудрецом и гордецом.

– А твоя жена? Тебе её дал король?

– О нет! Её нет. Никто не может даровать или получить её. Наоборот, она сама жалует и лишает. У нас много общего, она родом из тех же земель, что и я. Мы долго шли с ней вдвоём под открытым небом, свободные, словно ветер.

– Почему же вы больше не вместе?

Суобнос пожал плечами, и глаза его забегали.

– Должно быть, я её разочаровал, – пробормотал он.

– Ты изменил ей?

Он презрительно усмехнулся.

– Кто? Я? Тут всё скорее наоборот, малец! Вы видели её лишь издалека, но если вы когда-либо, к несчастью, подойдёте поближе, то вы поймёте! Вы всё поймёте! И почему я скитаюсь, и почему страдаю, и почему нахожусь на грани помешательства. Она так красива и так жестока, что проникает в самую душу, как нож проскальзывает в ножны, – он ударил себя ладонью в грудь и по лбу.

– Она проникает сюда и вот сюда, и, когда она уже внутри, больше уже ничего не имеет значения. И она знает это и играет с тобой. Это и благодать, и проклятье: если она предаётся тебе, то требует многого взамен. Она такого у меня попросила, такого…

Он запнулся, и мы увидели, как страх и безумие метались в глубине его очей. Он судорожно развёл свои худые руки, словно хотел охватить весь лес.