Русская революция в Австралии и "сети шпионажа" - Юрий Артемов

Евдокии тоже было страшно, может, даже страшнее, чем мужу. В отличие от него она едва не попала в жернова Большого террора и воспоминания о тех днях не изгладились из ее памяти. Что случится теперь, после падения Берии, трудно было предугадать. Возможно, новая волна террора, сметающая все на своем пути.

Посольство в Канберре получило инструкции из центра. Помимо наставлений о том, как подавать арест Берии в контактах в дипкорпусе, с представителями страны пребывания и прессой, предписывалось провести партийное собрание, чтобы коммунисты правильно понимали происшедшее.

Выступая на собрании, партийный секретарь Ковалев намекнул на то, что в рядах коллектива могут находиться тайные сторонники свергнутого лидера. Заявил, что каждый советский человек должен быть начеку, чтобы дать отпор агентам или последователям Берии, их попыткам пролезть на крупные посты и вербовать себе новых сообщников[433].

Вскоре после этого начальник референтуры показал Владимиру и Евдокии телеграммы, ушедшие в Москву за подписью Лифанова (в МИД) и Ковалева (в ЦК КПСС). Их содержание в сути было одинаковым. Указывалось, что Петров – «сторонник Берии, создавший в посольстве группу его сторонников»[434]. Понятно, что в эту группу входила и Евдокия[435].

Р. Манн допускал, что этот эпизод мог быть вымыслом. Его придумали супруги-перебежчики, чтобы выставить себе жертвами политического преследования и убедить в этом общественное мнение. Приводился такой аргумент: если со стороны посла прозвучало подобное страшное обвинение, то как объяснить, что после этого Петров продержался в посольстве еще целых восемь месяцев?[436]

С утверждением историка можно поспорить. Все-таки 1953 год отличался от 1937-го, здравого смысла в советских верхах немного прибавилось. Кроме того, в качестве контрмеры Петровы отправили телеграмму по своей линии, в которой подчеркивалась несостоятельность обвинений в их адрес и их верность политическому курсу партии и правительства.

Ни в июле, ни в августе указаний из центра не последовало. Зато поступило распоряжение об отзыве посла. Его акции в Москве стремительно падали и, по всей видимости, там скептически отнеслись к сообщению Лифанова о группе сторонников Берии. Оно не подкреплялось фактами и могло быть истолковано как сведение счетов.

Петровы немного успокоились и когда, наконец, АСИО сделала свой ход, Владимир отреагировал без ожидавшегося энтузиазма, тем более что к нему обратился не Бялогурский. Контрразведка положилась на другого агента.

23 июля Петров в сопровождении Бялогурского отправился на очередной прием к Беккету. К удивлению поляка, прежде всегда присутствовавшего при осмотре, на этот раз офтальмолог попросил его выйти из кабинета. Он не подозревал, что Беккет сотрудничал с АСИО в качестве агента «Франкмен». Но вскоре это перестало быть секретом.

Бялогурский рассказывал:

«Моя роль заключалась в том, чтобы присутствовать во время медосмотра. На этот раз Беккет заявил, что в моем присутствии нет особой необходимости и, к моему удивлению, предложил, чтобы я отправился прогуляться или по моим делам. Я вышел из офиса в недоумении: „В чем дело?“ – спрашивал я себя. Беккет явно хотел избавиться от меня, по-видимому, ему нужно было поговорить с Петровым наедине. Что мог он обсуждать с Петровым?

Возвращаясь обратно через сорок пять минут, я все ещё продолжал задавать себе подобные вопросы. Петров уже вышел из врачебного кабинета и выглядел взволнованным. Таким выбитым из колеи я видел его впервые. Едва сев в мою машину, он буквально взорвался.

– Этот сукин сын. Его следует опасаться. Он связан со службой безопасности.

– Почему? Что случилось?

– Он осмотрел меня как обычно, а затем спросил, как мне нравится Австралия. Я ответил, что это приятная страна, в которой много еды и хороших напитков. Затем он сообщил, что узнал из письма доктора Лоджа (врач из больницы в Канберре – авт.), что вскоре я уезжаю в Москву. А потом сказал, что если мне нравится эта страна, так почему бы мне здесь не остаться. Мол, бывший чешский консул остался и правильно сделал.

– Боже праведный, неужели он сказал все это?

– Именно это он и сказал. Более того, заявил, что знает одного человека из службы безопасности, который мог бы помочь мне, если бы я проявил желание остаться.

– Черт побери, и что же вы ему ответили?

– Я ответил, что не останусь потому, что не могу сделать этого. Мой долг возвратиться на родину, когда меня вызывают. Он, конечно, странный человек этот Беккет. Было бы неплохо встретиться с ним снова и вытянуть из него побольше информации»[437].

Этот рассказ за исключением незначительных деталей подтверждается Петровым[438] и документами АСИО. Р. Манн цитирует фрагмент диалога Беккета и Петрова, записанный врачом-агентом:

«Франкмен: Почему бы вам не остаться?

Петров: Мой долг вернуться.

Франкмен: На вашем месте я бы остался.

Петров: Здесь очень трудно найти работу.

Франкмен: Нет, если вы знаете нужных людей… У меня есть друзья, которые разбираются в таких вещах»[439].

Бялогурский был потрясен и расстроен. Его глубоко уязвило то, что ему предпочли Беккета, не поставили в известность о том, что офтальмолог работает на организацию, и ни слова не сказали о готовившейся вербовке Петрова, которая оказалась преждевременной и столь неудачной. Грубая работа, как говорят в шпионских романах и фильмах. Он писал, что у Петрова были «все основания для того, чтобы прийти в ярость, но ещё больше для испуга из-за того, что практически незнакомый человек принялся говорить с ним о вещах, которые он сам не осмеливался произнести даже в глубине души». Процитируем:

«По-видимому, в службе безопасности никому в голову не пришла мысль о создании соответствующей атмосферы, необходимой для обсуждения такого рода вопросов. Никто не попытался сделать обстановку более дружеской, представить Беккета в глазах Петрова человеком солидным и влиятельным в обществе, внушить Петрову ощущение уверенности и безопасности и убедить, что если он примет сделанное ему предложение, то власти обязуются уважать и соблюдать все данные ему гарантии. Служба безопасности даже не удосужилась посоветоваться со мной в отношении личных качеств Беккета и его пригодности для выполнения такой задачи»[440].