Жаркий декабрь - Александр Калмыков

Дома загораживали обзор, не давая разглядеть пролив, но два огромных дымных гриба, выросших на том месте, где находился крейсер, не сулили ничего хорошего. Темные столбы еще не успело отнести ветром, как один из них вспыхнул желтым светом – рванул артпогреб.

Радист растерянно доложил, перекрикивая грохот взрывов, что связь с крейсером пропала, и попытался связаться с эсминцами.

– Сволочи! Они взорвали Кению! – Завопил Мерфи, как будто капитан сам еще не понял.

Остальные солдаты, поняв, что произошло, подхватили его крик:

– Ублюдки! Они потопили Кению! (* Этот полный негодования возглас, отлично воспроизведенный в снятом после войны фильме, потом стал нарицательным.)

И действительно, половина выпущенных торпед точно попали в Кению. Правда, одна не взорвалась, но зато другая пробила борт и полностью разрушила машинное отделение. Третья угодила в подводную скалу, никому не причинив вреда, а четвертая попала в эсминец, что тоже надо считать успехом немецких подводников. Сравнительно небольшой корабль сразу разломился на две части, не оставив экипажу времени для эвакуации.

– Черта с два потопили, – перекрикивая хор голосов, заорал Черчилль. – Это всего лишь одна торпеда. Она крейсеру не страшна.

Но, хотя остановить панику ему и удалось, о дальнейшем наступлении не могло быть и речи. Какое уж тут продолжение операции, лишь бы отход организовать. И также, как до этого капитан Черчилль шел во главе атакующих, теперь он возглавил арьергард.

Несмотря на потерю Кении, итог операции получался неплохим. Коммандос выполнили почти все поставленные цели, взорвав склады рыбьего жира, запасы топлива, фабрики, маяк и электростанцию. Сотня немцев взята в плен, а еще полторы сотни убито (* возможно, в эти цифры вошли немецкие рабочие, а может, это просто преувеличение). Так что британские экспедиционные силы покидали поле боя с чувством выполненного долга, оставляя за собой пылающий поселок. После битвы большая часть Молёя была охвачена пожаром, но всех жителей, решивших эвакуироваться, англичане смогли взять с собой.

* * *

На U-584 после пуска торпед царило тревожное ожидание. У одних моряков лица были искажены волнением, у других, наоборот, демонстративно бесстрастны, и лишь поджатые губы выдавали тревогу. Вся жизнь подводников на войне подчинена только одной цели – искать и топить вражеские корабли, а тут сразу такая роскошная цель, как крейсер. Поэтому долгие секунды ожидания, пока торпеды шли к цели, казались годами. В эти мгновения последний матрос чувствовал себя причастным к великому событию не меньше, чем капитан, и считал себя равным с офицерами. Все делали одно общее дело, и все одинаково ответственны и за возможный триумф, и за неудачу.

Деке в волнении снял капитанскую фуражку и, вытерев ею пот с лица, уронил в люк. Вахтенные то смотрели друг на друга, то поворачивали голову в сторону рубки акустика, хотя взрыв торпеды услышат все.

Акустик громко отсчитывал секунды, но всем казалось, что он специально говорит медленно, растягивает паузу между словами.

– Да сколько ж они будут идти, – яростно прошептал рулевой, – вечно, что ли?

Как бы в ответ на его слова акустик высунул голову из своего закутка и прокричал, что первая торпеда не взорвалась. Ненадежный дистанционный детонатор, предназначенный для взрыва прямо под корпусом корабля, на этот раз не сработал. Это как лотерея – если сложный механизм отработает нормально то, получив пробоину в днище, даже крупный корабль будет обречен. Но такое мудреное устройство частенько отказывает, как например, на этот раз.

Тихий сдавленный стон экипажа, аханье и ругань грозили перерасти в крики, но наконец-то по корпусу ударил грохот взрыва, эхом пробежавший по лодке. Через несколько секунд последовал второй, и чуть позже и третий, вызвав перемену в настроении экипажа. Злые и раздраженные моряки мгновенно превратились в счастливейших людей на свете.

Подняв ненадолго перископ, капитан немного охладил восторги экипажа, заявив, что крейсеру досталась лишь одна торпеда, но зато в придачу, уничтожен эсминец. Подводники выразили свое ликование по поводу двойной победы восторженными воплями, но еще один гул, донесшийся до лодки, заставил всех настороженно замереть.

– Это опять крейсер, – крикнул Деке из своей рубки. – Очевидно, котлы взорвались. У него сильный крен на левый борт.

Добивать противника или просто любоваться зрелищем тонущего корабля капитан не решился. Акустик докладывал о наличии нескольких эсминцев, да и здравый смысл подсказывал, что пора уходить из района атаки и идти на базу. Спрыгнув вниз, Иоахим тут же скомандовал разворот:

– Руль влево до упора. Правый двигатель – полный вперед. Дифферент на нос.

Лодка развернулась, судовые двигатели потихоньку набирали обороты, уводя субмарину подальше от опасности. На борту царила полная тишина, моторы работали в экономичном режиме, а все лишнее оборудование, включая вентиляторы, отключили. Но уйти от британцев оказалось непросто. Хотя Онслоу и Ориби ушли к северу, а Чиддингфолд Деке потопил, но еще оставался четвертый эсминец – Оффа. Его капитан Юинг здраво рассудил, что демаскировавшая себя немецкая подлодка сейчас пытается покинуть Вогсфьорд, и решил перекрыть ей путь, не дав уйти в море. Промчавшись к западу три мили, Оффа замедлил ход и пошел переменными галсами, прослушивая воды фьорда. Деваться из узкого пролива между Бременгаром и Вогсёем субмарине было некуда, разве что затаиться и подождать, пока англичане уйдут.

Ужас, перед которым так трепетал лейтенант Климов, оказался миниатюрной девушкой в военной форме. Невысокая, с короткой стрижкой, так что волосы не выглядывали из-под шапки, и худенькая, несмотря на объемистую фуфайку. Её можно было бы назвать школьницей, если бы не серьезный взгляд человека, повидавшего смерть.

– Это дочка комполка Валя, – шепнул мне Иванов. – Ох, и влетит Климову за то, что он провез её зайцем.

– Сам виноват, – пожал плечами Стрелин. – Почему лично все вагоны вовремя не проверял? Начальник эшелона называется, тьфу ты. Да еще, к тому же, исполняющий обязанности комбата.

Мне хотелось рассмеяться над забавной ситуацией, в которую влип Климов, но когда я разглядел, кто шел за Валентиной, то настала моя очередь открывать в изумлении рот. Там была моя Аня. В белой шубке, подпоясанная портупеей, и с наганом на боку! Прямо-таки, прекрасная богиня войны.

Обняв её, я тут же принялся ругать свою драгоценную, правда, вполголоса:

– Аня, ну как же так можно! Тебе поручили столь ответственный участок работы, который, кроме тебя, никому доверить нельзя. А ты проявляешь несознательность и все бросаешь. Это несерьезно.

– Ты исчез, – кокетливо пожала плечиками моя ненаглядная и хитро улыбнулась. – Конечно же, я обеспокоилась и бросилась на поиски.

– Тут есть, кому меня охранять. Вон, смотри, целая рота. Вот скажи, Анечка, что тебе на фронте делать? Сиди, лучше в своем наркомате и читай бумаги. Тем более, – я еще сильнее понизил голос, – ты секретоноситель высшего уровня. Таких нельзя пускать на передовую, и куда только госбезопасность смотрела?