Жаркий декабрь - Александр Калмыков

Но я был настроен серьезно, и нелюбовь Михеева к популярной музыке проигнорировал.

– Политрук, это боевой приказ. Учите, и учите хорошенько.

Тон Михеева стал просто жалобным:

– Ну, можно, хотя бы, мы будем петь не во весь голос?

Это я, так и быть, разрешил. Но с Аней все-таки действительно нужно что-то делать. Конечно, нечестно отправлять свою пассию в тыл, когда другие девушки служат на фронте. Но, во-первых, она действительно ценнейший специалист, которому можно доверить любую гостайну, и которая реально способна помочь стране. А во-вторых… впрочем, и первого хватит. Только как это сделать? Хм, а один способ я знаю. Мельком взглянув на часы, я схватил Аню за руку и потащил к штабному поезду, надеясь, что он еще не уехал. Мы бежали напрямик, подныривая под вагоны и, запыхавшиеся, ворвались в вагон комполка.

Майор Козлов сидел за столом и, разбирая донесения, загадочно улыбался. Видать, ему кто-то все же доложил о дочке. Увидав, как мы с Аней держимся за руки, он полушутя спросил, не собираемся ли мы расписаться? Не успев перевести дыхание, я только энергично замотал головой. Жмыхова до крайности удивилась, но не в силах сказать ни слова, тоже закивала.

Майор, не мешкая, выписал справку, что мы являемся мужем и женой, а сержант Кононов проштамповал ценную бумагу печатью полка, после чего мы с Аней тем же путем ринулись назад. Счет шел на минуты, к эшелону успели прицепить локомотив и уже подъезжал второй паровоз. Поэтому действовали быстро, как в боевой обстановке. Срочно вызвали комбата, взводных и отделенных, разлили по кружкам разбавленный спирт и достали остатки снеди. В последний момент примчался адъютант полка Петров, доставший у начальника ОВС бутылку самого настоящего шампанского. Оно и в мирное-то время было редкостью. Как объяснил Иванов, являвшийся докой по подобным делам, этого шампанского в прошлом году выпустили только восемь миллионов бутылок, и мало кто его пробовал.

Итак, жениху с невестой водку заменили на более благородный напиток и, провозгласив здравницу молодым, все дружно выпили под крики «Горько!»

Все, формальности соблюдены и мы стали законными супругами. Теперь Аня, как образцовая жена, послушается мужа и отправится домой. Правда, мы ей фамилию не поменяли, и она временно осталась Жмыховой. Ну да ладно, ей же столько документов оформляли, к чему еще лишние хлопоты. К тому же, я пока не знаю, кем буду – Андреевым, как в прошлой жизни, или же останусь Соколовым. Ну, ничего, фамилию можно и после войны поменять. Что гораздо хуже – у нас с Аней не только медового месяца не было, но мы даже и минутки наедине не сумели побыть. Досадно-то как! Супружеские прав есть, а их реализация откладывается на неопределенное время.

Протяжный гудок паровоза поставил точку на нашей короткой свадьбе, и Аня выскочила из вагона, печально помахав мне рукой. Поезд дернулся, вдоль него прокатился перезвон, и мы медленно тронулись вперед.

* * *

По пути к фронту нам не приходилось подолгу стоять, ожидая свободного перегона. Наоборот, наш эшелон, как и другие, спешившие к передовой, пропускали как можно скорее. Питались иногда всухомятку, иногда в столовых при станциях. По возможности на стоянках старшина доставлял нам термосы с горячей кашей и борщом. С суровым видом он орудовал раздаточной ложкой, отмеряя всем строго одинаковые порции, делил хлеб, если таковой имелся, и отсыпал всем поровну сахару и махорки. Не забывали нас снабжать и дровами для печки. Что только не шло в ход – доски, промасленная ветошь, обломки шпал, кусочки угля. Но все-таки коменданты станций умудрялись доставать топливо, так что мы сильно не мерзли. Также везде, на всех станциях без исключения, исправно работали титаны, снабжая пассажиров проходящих поездов горячей водой.

Куда мы едем, во всем полку достоверно знал только я, потому что станции выгрузки эшелонов занумеровывались, и даже комполка не ведал, что зашифровано под этой цифрой.

Чем ближе к фронту, тем медленнее продвигался поезд и чаще стали звучать сигналы воздушной тревоги. К счастью, наш эшелон ни разу не обстреливали, но однажды пришлось задержаться у стрелочного поста, потому что разъезд впереди разбомбили. Состав остановился, и мы решили, что это надолго, но ремонтная автолетучка уже прибыла на место и железнодорожники быстро восстановила движение. Вскоре маневровый диспетчер связался по телефону межпостовой связи со станцией. Получив разрешение от поездного диспетчера на отправление, дежурный поста подлил керосина в лампу, освещавшую фонарь, и заменил красное стекло на зеленое, открыв проходной сигнал.

Последние километры перед выгрузкой промчались с ветерком. Где-то недалеко еще прятались фашистские окруженцы, которые при случае обстреливали проходящие мимо составы. Командование, занятое наступлением сразу по нескольким направлениям и удержанием немцев в многочисленных котлах, пока не могло выделить силы для зачистки леса от недобитков. Поэтому машинистам поездов приходилось идти на хитрость. Перед опасным участком они разгоняли эшелон, так что он набирал высокую скорость, а уголь прожигался настолько, что горел без дыма. Затем закрывали регулятор пара, и состав быстро проскакивал простреливаемый участок. Не видя столба дыма и пара от локомотива, немцы не могли сориентироваться и прицелиться, так что мы доехали практически без приключений.

* * *

Эсминец Оффа несколько часов искал лодку, меняя галсы и прощупывая с помощью гидроакустики пролив. Все корабли охранения уже ушли, а упрямая субмарина так и не попадалась на глаза. Она или ушла незамеченной из района морского боя, или затаилась на дне в каком-нибудь заливчике. В конце концов, Юингу пришлось, скрепя сердце, прекратить поиски.

Субмарина выиграла и этот раунд. После успешного торпедного залпа, потопившего крейсер, Иоахим совершил маневр на уклонение и повернул не к морю, а на восток, в сторону Нурфьорда. Пока эсминец мчался к выходу из Вогсьфьорда, U-584 проползла на малом ходу в противоположном направлении и спряталась за крошечным островком. Для этого пришлось протиснуться в узенький проливчик, что само по себе являлось подвигом. Повторить подобный фокус второй раз Деке никогда бы не решился. Ему пришлось управлять субмариной почти вслепую, лишь на пару секунд подняв перископ, и не зная наверняка, какие тут глубины. Затем он положил лодку на грунт и последовали часы ожидания. К счастью, овсянники так и не засекли лодку. Шум от эсминца то становился громче, то снова затихал, хотя определить дальность и направление было невозможно, и, наконец, полностью пропал.

Прождав еще часок для верности, Деке, наконец, распорядился всплывать на перископную глубину. Лодка оторвалась от грунта, и вскоре Иоахим поднял зенитный перископ. Он осмотрел воздух, затем горизонт и успокоил экипаж:

– Перископ чист! Всплытие!

Старпом тут же распорядился:

– Продуть цистерны. Верхней вахте надеть плащи!

Вскоре лодка уже покачивалась на волнах, и капитан прокричал:

– Лодка на поверхности! Выровнять давление!