Отказать королю - Кейт Эмерсон

Королева Анна решила, что восемь фрейлин — как раз то, что нужно. Из четверых новеньких двое служили ранее в свите королевы Екатерины — Мэри Зуш и Марджери Хорсман. У Мэри были блестящие золотые кудри, твердый подбородок и прекрасный цвет лица, но по-настоящему красивой назвать ее было нельзя. То же можно было сказать и о Марджери, которую я вовсе не жаловала, ибо манеры у нее были резкими и грубыми. Маргарет Гэмидж, пухленькая, как куропатка, и рябенькая, как перепелка, только-только перевалила за восемнадцатилетний рубеж и была новенькой на королевской службе, как и Джейн Эстли, которой едва сравнялось шестнадцать. Маленькая и худенькая Джейн привлекала внимание своими широко расставленными карими глазами, светлыми бровями и правильными чертами лица.

За три дня до коронации королева Анна отплыла из Гринвича на борту богато украшенной барки. Ее сопровождали первые леди двора. Мы, фрейлины, вместе с другими придворными дамами следовали за ней на второй барке. За нами двигалось третье судно — баржа, взявшая на борт йоменов-стражников и королевских музыкантов. Флотилия на реке состояла из ста с лишнем больших судов, не считая почти двухсот лодок поменьше. Среди них было пятьдесят барок ливрейных компаний[121]. Они пришли на веслах вниз по реке к Гринвичу лишь этим утром. Их нельзя было не заметить, так как на их мачтах реяли флажки и вымпелы из золотой фольги, а колокольчики, пришитые к концам вымпелов, издавали веселый перезвон.

Среди лондонцев на этих баржах я искала глазами Рейфа, однако вокруг нас было слишком много людей. Все были одеты в свои лучшие наряды, поражавшие роскошью даже нас, придворных. Впрочем, удивляться тут было нечему, ибо многие преуспевающие купцы были побогаче любого пэра.

На многих судах были установлены пушки, палившие в честь молодых, и воздух был наполнен пороховым дымом. Одно из суденышек даже имело на борту статую дракона, изрыгавшего пламя. Дракон был как живой! За ним следовала баржа, на которой было воздвигнуто сооружение, повторявшее герб королевы: белый сокол, расправив крылья, стоял на золотом пеньке, на склоне зеленого холма. А на холме сидели юные девы, перебиравшие струны лютней и услаждавшие нежным пением слух пассажиров лодок и собравшихся на берегу зевак.

До самого дня коронации Анна не должна была покидать специально отведенных для нее покоев в Тауэре. Я никогда раньше не была за этими грозными и крепкими стенами, а едва оказалась в знаменитой крепости, как мне сразу же захотелось ее покинуть. Да, Тауэр был королевской резиденцией, но также и темницей, и местом казней. Здесь расстались с жизнью отец и брат леди Солсбери[122].

Впрочем, я совсем позабыла о дурных предчувствиях, когда мы достигли апартаментов королевы Анны, вход в которые находился во внутреннем дворе, с северной стороны Фонарной башни, и которые были перестроены и заново отделаны. Радуясь, как маленькая девочка, и хлопая в ладоши, ее величество осмотрела зал приемов и столовую, заглянула в спальню и в туалетную комнату. Все помещения были обставлены с неслыханной роскошью.

— Зажгите все светильники, — распорядилась королева, проведя рукой по гладкой поверхности орехового стола. — Хочу разглядеть здесь каждый уголок.

Светильники в этой части крепости были особенными и представляли собой гигантские квадратные свечи из лучшего пчелиного воска, в середину которых медленно погружался горящий фитиль. В их неверном свете нам удалось разглядеть драпировки алькова с вышитыми на них переплетенными инициалами Г и А, стулья с мягкими сиденьями, отделанными позументом и кистями, скамеечки для ног. Анна рассмеялась, увидев, что здесь есть даже круглый столик с бархатной скатертью, предназначенный для игры в карты. А когда в покои внесли с полдюжины ларцов и шкатулок, полных драгоценностей, в глазах ее заблестели слезы радости.

Торжественный въезд королевы в Лондон через два дня сопровождался артиллерийским салютом и фейерверками, но многие простые люди на улицах на нашем пути хранили пугающее молчание. Хотя представители ливрейных компаний издавали приветственные клики и подбрасывали шляпы в воздух, остальные зрители бросали на свою новую повелительницу откровенно враждебные взгляды. Слишком многие из лондонцев не пожелали даже обнажить головы.

Коронация продолжалась девять часов. То была изматывающая процедура для женщины на шестом месяце беременности, и после нее королева, конечно же, нуждалась в отдыхе. Она удалилась в свою спальню, но — кто бы мог подумать? — вместе с королем. Много часов провели они там вместе и на следующий день, и никому другому туда хода не было.

Предоставленным самим себе придворным дамам, джентльменам и фрейлинам осталось только рассесться вдоль стен и тихими голосами судачить о прихотях своих господ.

— Как вы думаете, — начала Бесс Холланд, — будет ли его величество придерживаться своих обычных привычек в последние месяцы беременности королевы?

— Что ты имеешь в виду? — спросила Джейн Сеймур. Она была уже не первой молодости и могла бы догадаться, особенно учитывая репутацию Бесс и ее любовь к соленым словечкам и колким репликам, но, как и принцесса Мария, Джейн была не по возрасту наивной.

Бесс расхохоталась:

— Сдается мне, для его величества самое время найти себе любовницу, чтобы… ну, понимаете… не беспокоить жену.

— При королеве Екатерине так и было, — добавила Мэдж Шелтон, — однако нынче все по-другому: король без ума от своей новой супруги.

— А королева Анна все еще молода и прекрасна, — заметила Джейн Эстли, — а не стара и безобразна, как…

Мэри Зуш ущипнула дерзкую новенькую фрейлину, и та не смогла закончить фразу.

Повисло тяжелое молчание. Все мы дали клятву верно служить королеве Анне, но многие из нас сохранили тайную верность прежним своим хозяйкам.

В течение следующих дней я забыла об игривых намеках Бесс. Астрологи его величества и лекари королевы в один голос утверждали, что Анна носит под сердцем мальчика. Король строил грандиозные планы празднеств в ознаменование рождения наследника и готов был носить свою жену на руках. Только в конце июля, когда Генрих оставил Анну почти что на сносях с ее придворными дамами в Виндзоре и отправился погостить в домах некоторых своих придворных, разговоры о неутоленных королевских желаниях зазвучали снова. Наш повелитель отсутствовал почти две недели.