Расчет с прошлым. Нацизм, война и литература - Ирина Млечина

Война властно вторгается и в послевоенную реальность, впрочем, они просто неразделимы. Не будь того страшного военного прошлого, которое лишило обоих мальчишек отцов, а их молодых матерей сделало вдовами, собственно не было бы и романного действия, в котором настоящее все время переплетается с минувшим. Мать Мартина живет в полу-реальном мире, мире грез: она не может преодолеть свою боль от потери; слишком искренне и глубоко любила она погибшего мужа, чтобы забыть о прошлом. Это прошлое настигает ее и в облике нескольких персонажей, один из которых, по имени Гезелер, напрямую повинен в смерти ее мужа. Именно он послал на верную смерть молодого поэта в форме рядового солдата. Второй – некто Шурбигель, у которого множество почитателей. Кому-то удалось извлечь на свет божий, из недр захудалой университетской библиотеки, докторскую диссертацию Шурбигеля, которая была написана в 1934 году и называлась «Доблесть фюрера в современной лирике».

В романе впервые столь обнаженно и с такой силой художественного обобщения возникает тема, которая сыграет важнейшую роль в литературе ФРГ, – тема расчета с прошлым, непреодоленного прошлого. При упоминании имени «Гезелер» мать Мартина сразу думает о «лете в России, окопе и маленьком лейтенанте», который «посылает ее мужа на верную смерть». Вот они «убийцы среди нас», все эти перевертыши, бывшие нацисты, а ныне – докладчики, просветители и составители антологий. Жизнь этой молодой женщины больше наполнена воспоминаниями, чем переживаниями сегодняшнего дня, точнее над сегодняшним днем нависла огромная уродливая тень прошлого, в котором убили ее незабвенного мужа. Она смотрит фильм, и изображение на экране смешивается для нее с реальными картинами прошлого и настоящего, а может быть, сама жизнь кажется ей «серым утомительным медленным фильмом». «Экран темнеет, рассеянный свет, напряжение растет… пришла война. Запах солдатских кухонь, в церквах горячие молитвы за отечество».

Как ей разделить день сегодняшний и вчерашний, если она каждый миг вспоминает горечь расставания у ворот казармы, «где сам воздух полон безнадежности» (снова мотив ненависти к казарме!). Все эти гезелеры, шурбигели и прочие, плавно и без душевных затрат сменившие нацистское прошлое на «демократическое оперение новой реальности», становятся ключевыми игроками на западногерманской сцене.

Очень важной в романе оказывается дилемма «помнить или забыть». Вот забыть мама Мартина не готова. Позднее, в 1960 году, в одном из эссе Бёлль будет задаваться вопросом: как удалось немцам «покончить с памятью», похоронить воспоминания? «Как я вас всех ненавижу за то, что вам кажется, будто жизнь идет своим чередом. Посыпать смерть пеплом забвения, как лед посыпают золой, жалкие вы ничтожества». Эти слова мать Мартина, Нелла Бах, мысленно адресует Гезелеру, Шурбигелю и прочим лгунам и лицемерам. Среди них есть и патеры, которые молились в своих церквах, «чтобы храбрые мужчины, здоровые и невредимые, бодро, весело шагали на войну, чтобы, не переставая, работали фабрики вдов. Хватит почтальонов, чтобы принести эту весть, и попов тоже хватит, чтобы осторожненько подготовить вас к этой вести».

Все, что писал Бёлль, направлено против забвения прошлого, против готовности забыть о вине и ответственности, похоронить «кровавую машинерию войны» в «блаженном чувстве», что на фоне «экономического чуда» немцы снова стали силой.

В 1959 году вышел роман Бёлля «Бильярд в половине десятого». К этому времени автор был уже очень известен в стране и мире, но появление «Бильярда», воспринятого как новый этап в его творчестве, закрепило его положение как писателя номер один послевоенного поколения немцев. В этом же году вышел другой тоже очень знаменитый роман – «Жестяной барабан» Гюнтера Грасса. Два эти романа стали прорывом в немецкой литературе. По своему взгляду на немецкую историю, по степени отвращения к фашизму и войне они были близки, хотя эстетически, по манере письма, между ними «дистанция огромного размера», как сказал бы грибоедовский Скалозуб. Позднее оба стали нобелевскими лауреатами. Критика ФРГ по-разному оценивала новый роман Бёлля, но в чем многие рецензенты безоговорочно сходились – при этом некоторые весьма язвительно, – это особая популярность Бёлля в Советском Союзе. Действительно, для советских читателей того времени он был самым важным современным немецким писателем. В СССР издавалось все, или почти все, что он писал. Романы выходили отдельными изданиями и большими тиражами. Как правило, его произведения сначала публиковались в журнале «Иностранная литература», иногда – в «Новом мире». Оба журнала играли очень важную роль в жизни многих поколений советской интеллигенции. Если бы вы спросили читающего гражданина нашей необъятной родины, какого современного немецкого писателя он знает, скорее всего, был бы назван Генрих Бёлль.

«Бильярд в половине десятого» охватывает полвека немецкой истории – с 1907 по 1958 год. Перед нами развертывается история трех поколений семьи архитекторов Фемелей. В основе сюжета – история о том, как старший, Генрих Фемель, строил аббатство Святого Антония (среди прирейнских пейзажей, столь близких Бёллю). Его сын Роберт в конце войны это аббатство взорвал, а самый младший, Йозеф, участвует в его восстановлении. Вокруг истории аббатства оживает время, знаковое не только для Германии, но и для всего мира, вобравшее в себя две мировые войны, нацизм, крушение Третьего рейха, а с ним и крах, можно сказать, всей жизни на территории Германии, которую предстояло так или иначе возрождать.

Когда сентябрьским утром 1958 года Генрих Фемель собирается отмечать свое восьмидесятилетие, очень многое предстает не совсем таким или совсем не таким, как ему мечталось пятьдесят лет назад. Подводя итоги жизненного пути, он размышляет о правильности или неправильности собственных решений. Ему есть за что винить себя, но он не уклоняется от ответственности за неверные повороты на роковых перекрестках жизни. Судьба трех поколений немецких интеллигентов теснейшим образом переплетена с судьбой нации, с трагедией недавней истории. Тема непреодоленного прошлого, попытка осмысления трагического национального опыта с дистанции полутора послевоенных десятилетий, пафос моральной ответственности героев за свои поступки определяют и композиционную, и мировоззренческую основу романа. Его антифашистский, антимилитаристский пафос спрятан в символике, в метафоричности, в психологической сложности образов и конфликтных ситуаций. В романе выражена убежденность Бёлля в том, что человек не имеет права прятаться от ответственности, заслоняться словом «приказ». Он должен и обязан противостоять насилию, осуществляемому антигуманными силами.

Роман насыщен метафорикой, или, скорее, символикой, и главное место здесь принадлежит символам «причастия буйвола» и «причастия агнца». Собственно, в Библии агнцы противопоставлены волкам, но Бёлль сознательно заменяет «волков» на «буйволов», чтобы подчеркнуть грубую, животную, тупую силу тех, кто воплощает насилие над личностью. И это, конечно, прежде всего те, кто разделяет фашистскую идеологию и практику. Главным среди «буйволов» оказывается Гинденбург, который был ярым милитаристом и националистом, расчистившим путь Гитлеру к власти.

Среди тех, кто принимает «причастие буйвола», не только реальные исторические фигуры, воплотившие весь ужас немецкой истории первой половины двадцатого века и особенно тридцатых – сороковых годов. Здесь и вымышленные персонажи, запятнавшие себя тем, что быстро и охотно присоединились к «запросам времени», тем самым – к «буйволам», вроде одноклассника Роберта Фемеля Неттлингера, руки которого сильно запачканы кровью. Антиномия «агнцы» и «буйволы» становится главной символической линией романа. «Причастие буйвола» изначально связано в романе со всем пугающим, отвратительным и аморальным. Исторически Бёлль соотносит это понятие с Гинденбургом, а тот является в романе синонимом милитаризма. Милитаристы, те, от кого исходит военная угроза, в чьих руках оказываются судьбы миллионов людей, пожалуй, самая ненавистная для Бёлля каста.