Струна - Илья Крупник

Наконец изо всех сил я толкнул железную дверь в ограде и удержался с трудом, чтоб не упасть: она открылась.

Навстречу мне, обнимая ноги мои, колени, бросился Гриша и заплакал:

– Папа…

За ним неподвижно стояла ведьма. Лицо Алисы было замученное, исхудалое, такое страдающее было у нее лицо, и я протянул ей руку.

Так теперь мы и жили вчетвером за оградой лагеря: леший, ведьма, маленький черт и я.

Транзистор, который был у Алисы, Гриша приспособил – притащил и поставил лестницу – на крыше одного из бараков, дощатых домиков, и мы могли без треска помех слушать местное радио.

Вчера по радио все тот же лектор разъяснил, куда из Дома культуры исчез леший. После семнадцатого октября, дня Ерофея, – объяснил лектор, – лешие проваливаются сквозь землю и появляются, когда растает снег.

Кроме того, по радио сообщили об уголовном деле по факту спонсирования Василиновым ложно-успокоительного сеанса в больнице. Затем передали срочное опровержение: «о вредных слухах» – что якобы в районе лагеря, как распространяет кто-то, еще существует нечистая сила.

И такое опровержение нас успокоило. Теперь уж точно никто и близко сюда не подойдет.

Поэтому до поры жили мы спокойно по принципу: кто живет тихо, тому жить легко.

На лагерном складе, взломав замок, забрали спальные мешки. Варили мы все на костре, установив таган. А воду брали в речке, и Наня заваривал из трав свой любимый чай, крепкий, как наркотик. В кухне лагеря, только мы ею не пользовались, были котелки нужные, ведра и медный старинный чайник.

А в сарае обнаружили картошку в крафт-мешках. Гриша с Наней собирали в траве грибы и попадавшие с деревьев, но не сгнившие почему-то яблоки.

Правда, яблоки эти, грибы и картошка оказались очень непривычными. Яблоки в темноте испускали свет, картошка светилась тоже, а грибы приятно, но не грибами пахли.

Поначалу мы испугались: радиация. А потом махнули рукой, надо же было что-то есть.

Однако Гриша уверял нас и Наню убедил сразу, что не одни рыбы, а и яблоки, картошка и грибы имеют разум. Они специально так привлекают внимание, они хотят нам помочь.

Я же подумал о почве. Испарениях. С одной стороны, все вокруг молодеют, а о том, что было даже недавно, не помнят начисто. У этих яблок, грибов и картошки, как считает Гриша, появился разум. И у велосипеда? – усмехнувшись, подумал я.

А с другой стороны, совсем не у велосипедов… Где разум?

В общем, пока не поздно, надо было уходить. Пробираться скорее, к автобусу выйти, к электричке. Но как?

Мы сидели с Алисой на топчане во втором домике, где ночевала она, и уже не разговаривали, отчаявшись.

Алиса отвернулась, опустив голову, шея тонкая у нее, коса золотистая закручена сзади, спортивные брючки на ней, белый мятый свитер, девочка совсем, грустная.

Но ведь если думать так долго и очень, очень хотеть, обязательно выйдет!.. Я считал всегда, что ум мужской, он стратегический, понимает ясно предпосылки, последствия. А женщина… Она ведь тактик, схватывает быстрей подробности, конкретности…

– Я, – сказала Алиса и обернулась ко мне, – я же влюбилась в тебя сразу, еще на почте. И очень тебя ревновала. Очень…

Мы с ней лежали, обнявшись, в тесном спальном мешке, я чувствовал на груди ее теплые руки, ее дыхание, она заснула, а я смотрел в темноту.

Мне только что приснился сон, и во сне пришло решение, его я не представлял раньше. И еще подумал, что жили тут люди до нас, столько людей, но… какие люди… И разве было им так хорошо.

Утром, очень рано мы собрались. Втроем.

– Я при-буду. Я по-том, – обещал Наня клятвенно на прощанье. – Дам знать. Ве-ро-нике Степановне.

Он стоял перед нами растерянный, трогал руками то Гришу, то меня, посматривал робко на Алису, бородатый, неуклюжий в своей рубахе из мешковины с оборванными целлофановыми рукавами, куртку он мне вернул – для дороги, и все обещал нам, обещал.

Потом подарил Грише перо, нашел чье-то в кустах.

– Птица у-мирает, – пояснил Наня. – А пе-рья, перья веч-но живут. Красивые.

Мы попрощались наконец.

Я знал, что у него дело какое-то незаконченное спрятано в лесу.

Мы пошли.

Гриша впереди нес компас, который тоже дал Наня. И мы шли через лес, сверяясь по компасу, в направлении, как нам представлялось, автобусной трассы.

Гриша огибал деревья, сновал меж кустами, он ориентировался хорошо, недаром сумел пробраться так быстро к лагерю от шалаша, когда его ловили.

Мы шли, петляя, гуськом, я замыкал. Передо мной темный рюкзачок Алисы.

– Скоро деревня, – обернулся Гриша. И, как следопыт, указал на землю: – Огород был.

Мы и вправду вышли к деревне. Стояли пустые, скособоченные избы, в стенах дыры от пуль. Что такое? Непонятно… Разломанные, проломленные плетни.

На одной избе сохранилась крыша, дверь была распахнута. Мы заглянули, и сверху прямо на головы нам начали с писком прыгать мыши.

Они сбегали мгновенно по одежде вниз и прыскали как серые комочки в стороны.

Их было так много, что мы, отряхиваясь, кинулись отсюда прочь.

Когда мы выбрались на трассу, у обочины стояла милицейская машина.

Паспорту меня был с собой, но… Мы слышали по радио, что милиция никого из Курыгина не выпускает. Закрытая зона.

По шоссе слева мчались, приближались блестящие легковые машины, показался и автобус, старенький, желтый, из Озерков. Он шел на станцию к электричке… Затормозил близко.

Передняя дверь приоткрылась. Человек с сумкой в руке ступил на подножку вниз, хотел выйти, но автобус толкнуло, дернуло вбок, и человек выронил сумку, выпал из двери лицом вниз. Это с той, другой стороны на полной скорости чиркнула легковая машина маленький автобус и рванула дальше по шоссе.

Из «уазика» выскочили с короткими автоматами милиционеры в бронежилетах, пассажиры автобуса сгрудились вокруг упавшего человека. И мы бросились, проталкиваясь вперед, нагнулись тоже над ним.

– Он жив, – сказал я, выпрямляясь. – Жив.

– Какой номер?! – крикнул старший, как видно милиционер. – Кто номер заметил этого гада?!

– 32–14, – обернулась Алиса.

– Точно?…

– Да.

– Спасибо, синеглазая!

Милиционеры быстро, не проверяя больше никого, влезли к себе в машину и, с ходу набирая скорость, понеслись вслед.

Когда автобус тронулся, я наклонился к Алисе, понимающе, мы сидели рядом, а Гриша стоял, прижимаясь ко мне.

– Неужели заметила точно номер? – спросил я шепотом.