Воспоминание о будущем - Михаил Хазин

При этом степень близости определяется самими Бреттон-Вудскими институтами (т. е. в реальности элитой Западного ГП), которые к тому же следят за тем, чтобы национальные власти не пытались нарушить этот принцип за счет суверенных государственных институтов. В частности, путем дешевого рефинансирования национальных кредитных институтов, кредитования бюджета с большой долей внутренних инвестиционных расходов и/или ограничения внутренних валютообменных операций (запрет на них прямо внесен в Устав МВФ).

Почему это правило носит на сегодня универсальный характер? А потому, что ВТО следит за тем, чтобы рынки были глобальны и никто, пользуясь своим суверенитетом, не мог защищать внутренние рынки от внешнего воздействия. Чтобы нельзя было использовать инструменты эмиссии и государственной кредитно-денежной политики для снижения стоимости кредита для национальных предприятий, используются инструменты МВФ и Мирового банка (например, политика «карренси боард», т. е. привязка национальных валют к имеющимся валютным резервам, в разных ее ипостасях).

При этом, поскольку США до сих пор контролируют самые крупные в мире финансовые рынки и почти все товары в мире чего-то стоят только потому, что их можно обменять на доллары, отказ от сотрудничества с упомянутыми организациями возможен, но очень дорого стоит населению тех стран, которые решились на такой поступок. Грубо говоря, если попытаться реализовать такую политику, то люди в ней должны будут жить очень бедно. Что хорошо видно по Кубе и Южной Корее 90-х годов.

Разумеется, в такой ситуации в полной мере действует принцип «коготок увяз – всей птичке пропасть». Как только какая-то компания пытается выйти на богатые рынки США (или связанных с ними стран), выясняется, что она должна получать рейтинги в международных агентствах (иначе можно попасть под демпинговые санкции в рамках расследования по процедурам ВТО, не получить дешевый кредит и т. д.). Собственно, стоимость кредита определяется как раз рейтингом, который ставят аффилированные с ФРС и денежными властями США рейтинговые агентства. Но делают они это не просто так, а на основе информации, которую еще нужно получить. Словам самой компании, естественно, никто не поверит, а это значит, что если кто-то хочет получить рейтинг, он должен нанять аудиторскую компанию, причем не абы какую, а аффилированную с теми же структурами. Поскольку остальным, ясное дело, веры нет.

Аудиторская компания приходит и дает показатели, по которым агентства ставят низкий рейтинг. А для его повышения нужно провести комплекс мероприятий, которые должен определить опять-таки не абы кто, а консалтинговая компания, аффилированная с предыдущими структурами (раньше они вообще с аудиторскими компаниями составляли единое целое). Ну, а дальше те, кто эти мероприятия реализует, рейтинг свой, конечно, улучшают, но зато встраиваются в действующую финансовую систему, причем – на вторых-третьих ролях.

Почему на вторых-третьих? А потому что самые высокие рейтинги им все равно не дают, ведь они – «чужие». А что такое более низкий рейтинг? Это более дорогой кредит, т. е. фактически дополнительный налог, который уплачивается в пользу американских банков. Если речь идет о конкретной стране, то все ее компании платят такой дополнительный налог в пользу США. Может быть, для одних компаний он немного больше, для других – меньше, но он существует всегда. И чем ближе государство к США, чем более поддерживает оно политику США – тем меньше этот (условно Бреттон-Вудский) налог на национальную экономику.

Именно в этом налоге на все страны и народы, входящие в финансовую систему (сегодня – практически мировую), и есть сегодняшний смысл Бреттон-Вудских соглашений! Фактически все платят своеобразную десятину в пользу США – за то, что когда-то именно их экономика вышла победителем во Второй мировой войне. СССР и страны Социалистического Содружества какое-то время были от этого налога избавлены, но события 1988-1991 гг., разрушение мировой системы социализма, заставили и их платить этот налог.

Собственно, слово «налог» тут даже не очень удачное, поскольку оно предполагает некий порядок и регламентацию, которые не так-то просто изменить. Скорее, тут подходит слово «дань», и в этом смысле Россия после 1991 г. вновь вернулась в ситуацию монголо-татарского ига, когда дань собирали вначале присланные баскаки, а затем и собственные князья, в роли которых сегодня выступают российские банки. И избавиться от этой дани (которая ставит все без исключения российские компании в более неудачную конкурентную позицию по отношению к компаниям, платящим меньшую дань, в первую очередь американским) можно только одним способом – резко сократить взаимодействие с долларовым миром.

Кстати, примерный размер этой дани можно определить.

Если в максимуме наш (суверенный и корпоративный) валютный долг составлял около 700 млрд долларов и если предположить, что средняя ставка по этому долгу около 5 % (на самом деле больше), то платили мы около 35 млрд в год. Просто так. Разумеется, другие тоже платят, но сильно меньше. Собственно, мелкий и средний бизнес тоже кредит под 5 % у нас не получит – а значит, конкурировать с импортом при прочих равных условиях не может. И это нужно четко понимать. Отметим, к слову, что сегодня наш совокупный долг меньше. Зато мы практически бесплатно отдаем наши бюджетные деньги в управление США (в том числе через покупку американских государственных ценных бумаг), даже не имея надежной гарантии, что эти деньги нам вернут (Иран тому пример).

Прежде чем продолжить обсуждение истории развития мировой (на сегодня) финансовой системы капитализма, необходимо несколько слов сказать о влиянии этой системы на невидимую руку рынка или, иначе, на структуру себестоимости продукта.

На эту тему накопилось уже столько шуток, что поручик Ржевский, Василий Иванович и мальчик Вовочка нервно курят в сторонке, однако шутки шутками, но некоторые основания для ссылок на эту самую руку у Адама Смита были. Другое дело, что после усиления роли финансового сектора в экономике, вспомним картинку из предыдущей главы, эти основания существенно изменились.

Прежде всего посмотрим на классический свободный рынок.

У нас есть место, где стоит много лотков, куда селяне и селянки приносят продукты своего труда (огурцы, помидоры, картошку и т. д.), которые покупают дачники и отдыхающие. При этом жизнь в данном месте идиллическая, рэкетиров и прочих чиновников нет – так что цены устанавливаются стихийным образом. Так вот, как показывает опыт, в рамках такой модели рынка довольно быстро устанавливаются единые цены, которые учитывают разные обстоятельства (небольшую разницу в качестве продукции, желание тех или иных продавцов побыстрее продать остатки и уйти с рынка домой и т. д.). Это и есть невидимая рука.

Отметим, что если на такой рынок приедут люди с оптовыми объемами, которые начнут демпинговать (т. е. занижать стихийно установившиеся цены), то они довольно быстро разрушат всю структуру такого рынка и либо будут изгнаны, либо изгонят независимых продавцов. В рынок может вмешаться и государство; например, на рынке откроют государственный магазин (как в СССР), который будет держать некую низкую цену. Пусть продукция у него будет и не очень высокого качества, но слишком завышать цену он уже не даст. Ну, про ситуацию рэкетиров, которые не дают снижать цену и берут со всех продавцов дань, я даже не рассматриваю, тут уж точно рука, и даже для стороннего взгляда, может, и невидимая, но все-таки не рынка.