Невозможность страсти - Алла Полянская

– Ленка, ты чего такая?

Ровена сидела в кресле и благостно щурилась на солнце, клонящееся к закату.

– Там Лиза рожает…

– Да, скверно. – Ровена вздохнула. – В больницу ей нельзя, тут же обнаружат. Если уже не обнаружили, но охрана здесь очень серьёзная, сюда пробиться непросто. Надеюсь, всё пройдёт без осложнений, иначе плохо дело.

– Я боюсь…

– Ну, это глупо. – Ровена улыбнулась и тронула подругу за руку. – Садись. Смотри, какой вечер приближается. Завтра будет тепло и солнечно, и послезавтра тоже. Вот я через недельку оклемаюсь, и поедем на реку – снова купим вредной еды, поплаваем…

– Ну, мать, это ты хватила – через недельку. Лучше скажи, что у тебя с Павлом.

– С Павлом? – Ровена подняла брови. – А что такое у меня с ним?

Она и сама не знала, что у неё с Павлом. Ну, приезжал он к ней по ночам, рассказывал всякое, она не оставалась наедине с болью, и это было очень кстати. Конечно, она понимала, что Павел не просто от чувства вины ездит к ней, но думать об этом не хотела. Сознательно гнала от себя эти мысли, потому что тогда надо было что-то решать, а решать она тоже не хотела. Она боялась решать, потому что Павел был смертельно серьёзен, кто знает, не станет ли он ломать её и Тимку под себя, а она этого ни за что не потерпит, вот ни за что на свете! А ещё она не уверена, что относится к Павлу так же, как он к ней.

Род его прошлых занятий не смутил её совершенно. Ровена была не склонна осуждать людей, просто есть вещи, которые она могла принять – и те, которых она не принимала категорически. То, что Павел работал на секретную службу, и то, что именно он делал на этой службе, её не испугало. Она смотрела на мир трезвым взглядом, понимая, что налёт цивилизации потому и сохранился в мире, что есть такие люди, как Павел. Без него мир погрузился бы в войны и дикость, человечество с давних пор привыкло решать свои проблемы кулаками. А хуже всего то, что периодически находится особенно упоротый маньяк, который каким-то непостижимым образом завладевает умами сограждан и, научив их ненавидеть соседей по какому-то смешному признаку – религиозному, расовому или национальному, или просто нагородив кучу лжи о другом народе, бросает своих подданных в огромную войну, из которой они выходят с вечным клеймом убийц и палачей, проклятых до седьмого колена. Так было тысячу лет назад, и сто лет назад тоже, и сейчас ничего не изменилось. Такие люди, как Павел, нужны, чтобы шизофреников с замашками Чингисхана было кому окоротить.

Она видела, что Павел приходит к ней вовсе не потому, что чувствует себя обязанным ей за спасение. Он уж что-то решил для себя, и она понимала, что для человека такого склада, как Павел, это решение очень непростое. Но именно потому, что он был таким сложносочинённым, Ровена сомневалась. Кто знает, как он поладит с Тимкой. Кто знает, чего он станет требовать от неё, и вообще сама мысль, что кто-то будет от неё что-то требовать, Ровену не то чтобы пугала, но вызывала судорожное отторжение.

Но она думала о Павле. Думала, сама того не желая.

И знала: то, что он решил для себя в отношении её, не означает, что она решит то же самое. Она вообще с осторожностью относилась к людям, которые претендуют на большее, чем роль приятеля. И с особой опаской относилась к мужчинам, пытающимся «ухаживать» – дурацкое старомодное слово, совершенно неприемлемое.

– Лёш, ты не видел моего ножа для картошки? – Стефания Романовна зовёт Алексея, а тот, завозившись с детьми, не слышит. – Лёш!

– Пойду, помогу тёте Стефе. – Ленка поднялась и потянулась. – Тебе что-нибудь принести?

– Нет, спасибо.

Рядом с Ровеной садится Тимка и кладёт голову ей на колени. Она гладит его волосы, а солнце клонится к закату.

– Тим, ты сегодня спи со мной, ладно? Кровать большая, поместимся. У тебя Светку с малышом уложим, а то ведь эта канитель там на всю ночь, похоже.

– Ага. Мам… Лиза так кричит…

– Очень трудно рожает женщина ребёнка. – Рона улыбнулась сыну. – Понимаешь, человека родить трудно, вырастить его человеком – ещё труднее. А убить – иногда доли секунды хватает. Вот в чём беда…

– Ты о чём это, мам?

– Так просто.

Буч пришёл и тоже сел рядом, щурясь на заходящее солнце. Ровена решила отложить на время вопрос с Павлом. А вот вопрос с котом уже решён, кот у них с Тимкой будет обязательно.

* * *

Павел сосредоточенно поливал цветы. Разноцветные граммофончики петуний, хрупкие и нежные, он оставил неприкосновенными, вода текла внизу под корни. Потом были розы – штамбовые и вьющиеся, и георгины, уж эти настолько разные, что удивляться не устаёшь. И остальные цветы, и газон, и папоротники за домом.

– Паша, долго ещё?

– Нет, скоро. Ты пожрать приготовил?

– Потому и зову. Тут у хозяйки в морозилке полно домашних полуфабрикатов, готовить очень просто. Разумная дамочка: и всякие мясные штуки заморожены, и пельмешки, и вареники.

– Погоди, сейчас закончу.

Его мысли уже пришли в порядок, картина произошедшего стала ясна до конца. Масштаб задачи, стоящей перед ним с Андреем, как и опасность предприятия, говорили о том, что сами они вряд ли справятся. Но игра началась, и бросить её нельзя, это верная смерть.

Воздух стал влажным и прохладным, Павел и сам промок до нитки, но это было приятное ощущение. Ему нравилось поливать цветы, ему нравилось быть дома у Ровены, где всё сделано по её вкусу, а этот сад – творение её рук. Его леди Ровена – Цветочная Фея под прикрытием, иначе никак не объяснить, почему всё тут цветёт с таким остервенением, когда у соседей, как заметил Павел, этого не наблюдается.

В доме тишина и прохлада. И Павлу вдруг снова становится неловко: вряд ли Ровена из тех, кто любит, чтобы на её территории без спроса шарились посторонние, а они ведут себя в её доме как хозяева. Павел снова почувствовал себя виноватым.

– Надо здесь прибрать, как было.

– Паш, ну не оставлю же я всё вот так. – Андрей искоса глянул на него. – У твоей дамы норов тот ещё. Ты хорошо подумал?

– Куда уж лучше. Вопрос в том, что она сама думает на этот счёт.

– Так спроси у неё.

– Спрошу.

Павел понятия не имеет, как он затеет с Ровеной этот разговор. Но, справедливо рассудив, что это – дело будущего, а сейчас есть проблемы, требующие немедленного решения, он доел пюре и отбивные и поставил тарелку в мойку.

– Ты деда откуда знаешь?

– Случайно получилось. – Андрей говорит громко, перекрикивая текущую из крана воду и отмывая сковородку. – Нас тогда сильно потрепали в Испании, четверо из моей группы там остались. А меня привезли чуть живого, никто не думал, что выживу. Ну, я тебе рассказывал. Потом оказалось, что выжить-то я выживу, но лучше б помер – руки совсем не слушались, левая сторона была почти парализована. Ты нашу больницу знаешь, там врачи хорошие, но и они ничего не смогли сделать. А тут Семён Михайлович… он туда приезжал по каким-то своим делам. Он вроде бы давно в отставке, только всё равно консультирует, и кое-что делает для Конторы, и вообще в курсе многого, насколько я понял. В больницу он приезжал часто, я потом уже понял, почему. Вроде бы и структура у нас международная, и юрисдикция не кот начихал, и врачи тоже международные, а тут дед – ну, ты его видел, и без него, похоже, никак. Во дворе он на меня и наткнулся. Я как раз обдумывал, как мне с половиной тела подняться на крышу больничного корпуса и сигануть оттуда вниз, и по всему выходило, что способ я найду, если постараюсь.