Руководство для домработниц - Лусиа Берлин

Сегодня в “Ударах судьбы” великий день. Салли переодевается в халат и идет в комнату с телевизором. Я приняла душ и накрасилась, но тоже сижу в халате – не хочу мять свой серый льняной костюм.

Аделина вынуждена объявить своей дочери Кончите, что та не может выйти замуж за Антонио. Она будет вынуждена признаться, что Антонио – ее сын, рожденный вне брака, брат Кончиты! Аделина родила его в монастыре двадцать пять лет назад.

И вот они сидят в “Санборнс”[185], но, не успевает Аделина раскрыть рот, как Кончита сообщает матери, что они с Антонио тайно поженились. А теперь у них будет маленький! Крупный план лица Аделины, искаженного горем – материнским горем. Но она улыбается, целует Кончиту. “Mozo[186], – говорит она, – принесите нам шампанского”.

Ну да, да, дурь редкостная. Но вот вам настоящая дурь: все мы, шесть баб, ревем белугой, глаза выплакали… И тут – звонок в дверь. Мерседес бежит в прихожую.

Роджер уставился на Мерседес, пораженный ужасом. Не только потому, что лицо у нее заплаканное, не только потому, что она в шортах и майке на голое тело. Красота Мерседес и Виктории у всех вызывает оторопь. Когда часто с ними встречаешься, постепенно привыкаешь – все равно что к лицу с заячьей губой.

Мерседес поцеловала его в щеку:

– Знаменитый Роджер, одет в настоящий английский твид!

Он залился краской. Так растерянно уставился на всех нас, зареванных, что мы неудержимо захихикали. Как маленькие дети. Приступ смеха, за который можно получить выволочку. Мы просто не могли остановиться. Я встала, подошла, чтобы тоже обнять Роджера, но он снова оцепенел, протянул мне руку, холодно пожал.

– Прости нас… мы такой слезный сериал смотрим… – И я представила его всем. – Ты, конечно, помнишь Салли?

На его лице снова выразился ужас.

– Мой парик! – она убежала, чтобы надеть парик.

Я пошла одеваться. За мной увязалась Мерседес:

– Тетечка, тетечка, оденься поразвратнее, как проститутка… Он такой ханжа!

– Здесь, конечно же, негде перекусить, – услышала я голос Роджера.

– Ну почему же! “Ла Пампа”, аргентинский ресторан, наискосок от цветочных часов в парке.

– Цветочные часы?

– Я тебе покажу, – сказала я. – Пойдем.

Спустилась вслед за ним по лестнице с третьего этажа, нервно щебетала о чем-то. Как приятно его увидеть, как он хорошо выглядит – настоящий спортсмен.

В вестибюле на первом этаже он остановился, осмотрелся:

– Рамон стал министром. Неужели он не может позволить себе жилье получше для своей семьи?

– У него теперь новая семья. Они живут в Ла-Педрегале, в прелестном доме. Но тут тоже чудесно, Роджер. Солнечно, просторно… Столько старинной мебели, цветов и птиц.

– А район?

– Улица Аморес? Салли ни за что никуда отсюда не переселится. Она здесь всех знает. Я и то всех знаю.

Пока мы шли до машины, я здоровалась со всеми встречными. Роджер заплатил каким-то мальчишкам, чтобы они ее охраняли, не подпускали бандитов.

Мы пристегнулись.

– А что такое у Салли с волосами? – спросил он.

– Выпали от химиотерапии. У нее рак.

– Какой ужас? Прогноз благоприятный?

– Нет. Она умирает.

– Соболезную. Должен сказать, мне не показалось, что кто-либо из вас как-то особенно переживает.

– Да нет, мы все переживаем. Но в данный момент мы счастливы. Салли влюблена. Мы с ней подружились, стали настоящими сестрами. Это все равно, что влюбиться. Дети видятся с ней, прислушиваются к ней.

Он молчал, пальцы стискивали руль.

Я показала ему дорогу в парк Инсурхентес.

– Теперь паркуйся, где хочешь. Смотри, вот цветочные часы!

– На часы не похожи.

– Так уж и не похожи? Видишь – цифры! Ну ладно, совсем недавно они были похожи на часы. Цифры – из бархатцев, просто бархатцы немножко подросли. Но все знают, что это часы.

Припарковались мы далеко от ресторана. Было жарко. У меня больная спина, я много курю. Смог, я на каблуках. Голова кружится от голода. В ресторане волшебный аромат. Чеснока и розмарина, красного вина, мяса ягненка.

– Даже не знаю, – сказал он, – тут какая-то катавасия. Трудно будет поговорить по-человечески. И аргентинцев полно!

– Ну да, а что? Это же аргентинский ресторан.

– У тебя совершенно американский выговор! Ты все время говоришь: “Ну да, а что?”

– Ну да, а что? Я же американка.

Мы ходили взад-вперед по улице, заглядывая в окна чудесных ресторанов, одного за другим, но все были какие-то не совсем подходящие, а в одном цены неподъемные. Я решила, что отныне буду говорить “неподъемный” вместо “дорогой”. О, смотри, неподъемный счет за телефон принесли!

– Роджер… давай купим пирог и посидим в парке. Я умираю от голода, мне хочется поговорить с тобой подольше.

– Придется поехать в центр. Там я ориентируюсь в ресторанах.

– А может, я подожду здесь, пока ты подъедешь на машине?

– Мне не хотелось бы оставлять тебя одну в этом районе.

– Район отличный.

– Умоляю. Мы пойдем вместе и найдем мою машину.

Найдем машину. Естественно, он не помнил, где припарковался. Квартал за кварталом. Мы кружили, петляли, возвращались по своим следам, встречали одних и тех же котов, одних и тех же горничных, которые, облокотившись о калитку, кокетничали с почтальоном. Ехал на велосипеде точильщик, играя на флейте, не держась за руль.

Я развалилась на мягком сиденье, сбросила туфли. Достала сигареты, но он попросил меня не курить в машине. По нашим лицам струились слезы – от фирменного смога Мехико. Я сказала:

– Мне кажется, табачный дым – что-то вроде защитной завесы.

– Ох, Карлотта, до сих пор флиртуешь с опасностью!

– Поехали. Я умираю с голоду.

Но он уже протягивал мне фотографии своих детей. Я подержала в руках портреты в серебряных рамках. Ясноглазая целеустремленная молодежь. С лошадиными подбородками. Он рассказывал про их таланты, достижения, блестящую карьеру в медицине. Да, с сыном они видятся, но Мэрилин не ладит с матерью. Обе такие упрямицы.

– Она очень умело обращается со слугами, – сказал Роджер о своей жене. – Никогда не позволяет им выходить за рамки. А те женщины – горничные твоей сестры?

– Были горничными. Теперь скорее вроде родственниц.

Мы свернули не туда на улице с односторонним движением. Роджер дал задний ход, легковушки и грузовики стали нам сигналить. Потом мы выехали на perifйrico[187], разогнались было, но впереди случилась авария, и мы намертво встали в пробке. Роджер выключил двигатель и кондиционер. Я вышла покурить.