Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой - Сергей Беляков

Об украинском национализме хорошо знали и на фронте, и в Малороссии, Новороссии, в Юго-Западном крае. Однако национальная вражда могла вспыхнуть повсюду, где жили рядом русские и украинцы. В Саратовской губернии русские крестьяне захватывали «хлеб и сено у украинцев, предлагая им уходить на Украину»[547]. Сейчас сказали бы: «Торба, телега, Украина».

Первая реакция нормального правительства на сепаратизм – ввести войска, арестовать зачинщиков, навести порядок. Но в Петрограде порядка было еще меньше, чем в Киеве.

Есть такой штамп: жить как на вулкане. Жизнь Временного правительства в июне 1917-го такой и была. В Петрограде третью неделю заседал I Всероссийский съезд советов рабочих и солдатских депутатов, где Ленин заявил, что большевики готовы взять власть в свои руки и немедленно заключить мир с немцами. Большинство съезда, правда, поддержало правительство, но уже 18 июня полмиллиона демонстрантов выйдут на Марсово поле под большевистскими и анархистскими лозунгами «Пора кончать войну!», «Долой десять министров-капиталистов!», хотя в правительстве единственным капиталистом был министр иностранных дел Терещенко.

А тут еще новый удар – универсал Рады, украинский сепаратизм, на который надо как-то отвечать. А как? Надежных войск у Временного правительства почти не было, а украинские солдатские комитеты повсюду выражали поддержку Раде. Временное правительство всерьез боялось солдат-украинцев. Поэтому пришлось прибегнуть к испытанным паллиативным средствам: пропаганде, обещаниям, переговорам.

Рада сформировала украинское правительство 15 июня, а уже 16-го Временное правительство обратилось с воззванием «к украинскому народу». Оно было пафосным и торжественным. А смысл сводился вот к чему: новая революционная Россия – общее Отечество, она ведет войну. «Революция в опасности!» Мы все вместе должны защищать «достижения революции», это общее дело всех народов, населяющих Россию. А ваш «украинский вопрос» мы решим, надо только дождаться Учредительного собрания. Князь Львов, подписавший это воззвание, искренне не понимал, что украинцы уже не считали Россию общим Отечеством, а многие не хотели дожидаться и Учредительного собрания. Мало ли что оно там решит? Почему сибиряки, москвичи, архангелогородцы, оренбургские и донские казаки могут решать судьбу Украины и украинцев?

Но лидеры Рады и сами не хотели вовсе разрывать отношения с Россией, тем более разрывать сейчас, в разгар мировой войны. После универсала они были несколько напуганы собственной смелостью. Поэтому Винниченко, Грушевский и Петлюра очень обрадовались, когда в Киев на переговоры прибыла делегация Временного правительства: Керенский, Церетели и Терещенко. Ираклий Церетели представлял не только правительство, но и Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов.

Переговоры окончились компромиссом. Временное правительство признало Раду и Генеральный секретариат. Как тогда говорили, «Рада стала владой» («Совет стал правительством, властью»). Бунтовщики и сепаратисты возвращались под сень общероссийской власти. Рада издала II универсал, где подтвердила, что украинские земли остаются в составе России. Вопрос об автономии Украины откладывался до Учредительного собрания.

Изначально Рада была чисто украинской, но под давлением Временного правительства в нее вошли представители от этнических меньшинств: русских, евреев, поляков, молдаван, белорусов, немцев, чехов, татар. Почти три четверти составляли украинцы (590 мест из 798), четверть – меньшинства. Решение было и разумным, и справедливым, что признавал сам Винниченко: «Мы хотели взаимопонимания с неукраинской демократией. Для создания нашей государственности прежде всего требовались мир и спокойствие. Кроме того, государственность охватывает не только украинскую нацию, а все национальности, населяющие территорию Украины. Без участия неукраинских элементов было бы чрезвычайно тяжело вести дело организации государства»[548]. Винниченко и Грушевский – националисты, но националисты разумные, не шовинисты; они понимали, что Украина – страна многонациональная. В правительстве учредили особую должность – генеральный секретарь по национальным делам, им стал Сергей Ефремов.

Из всех национальных меньшинств самыми лояльными Раде оказались евреи. Русские и поляки, по словам Винниченко, «не могли примириться с победою украинства». Евреи же рассудили, что за украинцами теперь сила, что украинцы, а не русские, будут теперь играть первую роль. Значит, надо с этим считаться: «Они уже приняли Центральную Раду как свою и выступали там как равные, с равными правами, политическими и национальными: представитель сионистов выступал на древнееврейском, выражая этим отношение сионистов к украинской государственности и равноправие евреев в этом государстве»[549]. До петлюровских погромов оставалось года полтора.

Но русско-украинский компромисс вызвал возмущение и в Петрограде, и в Киеве. Министры-кадеты в знак протеста подали в отставку, вызвав новый правительственный кризис, которым попытались воспользоваться большевики. В июле они едва не захватили власть, но правительство удержалось – власть в свои руки взял Керенский, великолепный оратор и демагог, находившийся на пике популярности.

В июле 1917-го в Киев вернулся из Петрограда Василий Шульгин, стойкий и бескомпромиссный борец с «украинствующими». В очередной номер «Киевлянина» он вложил листовку со своей статьей «Против насильственной украинизации Южной Руси». Шульгин обвинял в этой «насильственной украинизации» не Центральную раду, не Грушевского, Винниченко или Петлюру, а… Временное правительство: «Люди, которые еще вчера считали себя русскими, которые всеми силами боролись за существование Руси, которые проливали кровь за русскую землю, решением Временного правительства перечислены из русских в украинцы. Временное правительство взяло на себя смелость самому решить вопрос самоопределения народа, населяющего Южную Россию»[550].

Шульгин повторял свои давние мысли: никаких украинцев нет, есть русские, которых некие темные силы хотят превратить в украинцев. В темные силы он, получается, записал Керенского и Терещенко с Церетели, не заметив ни многотысячных украинских митингов, ни украинских съездов и конгрессов, ни просто множества людей, которые открыто говорили на улицах по-украински: «Не подлежит также никакому сомнению, что значительная часть сознательного южнорусского населения определенно называет себя малороссами, т. е. русскими малой Руси[551], горячо привязана к этому русскому имени…»[552]

Только одну уступку, одну оговорку допустил Шульгин: «Что касается несознательного населения, крестьянских масс, то отношение их к вопросам национального самоопределения не выяснено. Последнее время среди крестьян как будто стал проявляться интерес к украинству, но насколько это движение серьезно, а не является следствием обещаний и запугиваний…»[553]