Священное воинство - Джеймс Рестон

Действительно, Филипп Август, что называется, не терял времени даром. 20 января 1192 г. он появился у стен стратегического нормандского замка Жизор (некогда он был традиционным местом встречи английского и французского королей). Там он предъявил ультиматум сенешалю Нормандии Вильгельму Гуго с требованием освободить принцессу Алису из заточения в Руане. Дело было не в братских чувствах. Филипп решил снова использовать эту женщину, которую уже не раз использовали до того. Эмиссары французского короля тайно прибыли в Англию, чтобы ознакомить принца Джона с дьявольским планом своего господина. Он предлагал Джону явиться с войском во Францию, жениться на Алисе и получить все те земли, которые должны были составить ее приданое. То обстоятельство, что принц Джон уже был женат, и ему, и Филиппу Августу казалось пустяком, который легко преодолеть.

Прибыв к замку Жизор, Филипп продемонстрировал некий документ — якобы официальное соглашение между ним и Ричардом, заключенное на Сицилии. В нем говорилось, что Ричард будто бы обещал вернуть Алису вместе с ее владениями. Разумеется, это была фальшивка — ни о чем подобном Ричард на Сицилии не объявлял, и это все знали. Однако Вильгельм Гуго продолжал переговоры, чтобы выиграть время и узнать правду от высших властей.

И тут вмешалась Элеонора, неутомимая и по-прежнему властная семидесятилетняя королева-мать. Ее шпионы уже донесли ей о вероломном сговоре Капетинга и принца Джона. Нормандский вопрос было сравнительно легко разрешить, а главные трудности были связаны с ее младшим сыном. Сенешалю Элеонора отправила короткое указание: передать его величеству Филиппу Августу, что его документ — явная подделка и что он, сенешаль, никогда не получал от своего короля приказов передавать Франции какие-то земли или лиц, а требовать этого — значит нарушить священное перемирие. Вскоре Филиппу пришлось вернуться в Париж ни с чем. Королева же поспешила в Англию, чтобы разобраться со своим «непослушным» сыном Джоном. Как писал английский хронист Ричард Девайз, «ей любой ценой хотелось поддержать мир между ее младшими сыновьями, хотя бы для того, чтобы она могла скончаться при более благоприятных обстоятельствах, чем их отец».

Королева Элеонора прибыла в Портсмут 11 февраля и была поражена, узнав, что Джон комплектует военный флот в Саутгемптоне. Поражена она была не только этим. По дороге в ее резиденцию в Или простые люди в деревнях и городках выходили на улицы, и те, кому удавалось пробиться к королеве, со слезами на глазах жаловались ей, рассказывая о хаосе и раздорах в стране. В отсутствие законного короля его младший брат плел интриги, в рядах духовенства начались разногласия, некоторые епископы были лишены сана, а иные пытались играть роль военачальников, по стране рыскали солдаты, поддерживавшие разных хозяев, и даже нельзя было достойно похоронить умерших. Англия находилась на грани развала.

Возмущенная Элеонора побывала в Оксфорде, Виндзоре, Лондоне и Винчестере и повсюду, уговорами и угрозами, добивалась, чтобы знать лишила Джона всякой поддержки, требовавшейся ему при наборе флота и войска. Сыну же королева отправила ясное письмо: вторжение во Францию для него будет означать потерю всех его английских владений. Джон неохотно пошел на временное отступление. После этого Элеонора попыталась примирить враждующие стороны и установить гражданский мир в стране. Силой и хитростью ей удалось на время смирить многих, в том числе ее пасынка Джеффри, могущественного архиепископа Йоркского, изгоя церкви Хуго Дерхема, и даже прохвоста Лонгчэмпа, который сидел во Франции и мечтал снова вернуться в Англию в качестве канцлера. Она достигла частичного успеха, потратив много сил, и, не видя других возможностей помочь делу, перед Великим постом написала письмо королю Ричарду.

Элеонора писала, что для него наступило время покинуть Палестину и вернуться в свое королевство, если он хочет продолжать им владеть. К ее голосу Ричард не мог не прислушаться. Но это письмо он получил лишь летом 1192 г. и к этому времени уже принял собственное решение.

В начале января, в День обрезания Господня, Ричард собрал военный совет. Если в лагере царил лихорадочный подъем, то на этом заседании настроение было скорее мрачным. Были получены сведения, что Саладин со своим войском вышел из Иерусалима и снова оказался у них в тылу, на холмистой местности в Тель-Езере, всего в пяти милях к югу от Рамлы. Казалось, эта игра будет вечной: крестоносцы станут двигаться вперед к заветной для них цели, а их враг будет неожиданно заходить с тыла или наблюдать за их продвижением с возвышенностей.

Король предложил оценить создавшееся положение франкам — уроженцам Палестины. Их прогноз был пессимистическим. Осаждать Иерусалим сейчас, учитывая тяжелые условия, в которых находилось войско, было бы бессмысленно. Ливни, град, сильный ветер, распутица делали невозможными боевые операции. Если крестоносцы теперь пойдут к Священному городу, воины Саладина непременно нападут на них с гор. Если они даже каким-то чудом возьмут Иерусалим, то как им его удержать? Для этого нужен постоянный мощный гарнизон из лучших рыцарей, а многие ли из них готовы здесь остаться? Ведь взятие города и есть цель их паломничества, а значит, и его конец. Европейцы сразу устремятся на родину, а местные франки не смогут защищать город без иностранной помощи.

Таким образом, крестоносцы оказались перед дьявольской дилеммой. Взять Иерусалим — значило бы потерять армию, а не взять его — значило бы отступиться от цели Крестового похода. Самые авторитетные и опытные из них, госпитальеры и храмовники, присоединились к местным франкам. Самым стратегически разумным, по их мнению, было бы отойти в Аскалон и заново отстроить этот стратегически важный город, чтобы Саладин уже не мог получить подкреплений с юга, потом дождаться летней жары и снова начать наступление на Иерусалим. Позднее поэт, воспевший Третий Крестовый поход, так переложил их слова стихами:

Кто же мог теперь оспорить эту «пораженческую» стратегию? Конечно, французы! За все время Крестового похода они то и дело были чем-то недовольны; некогда смущенные бегством своего государя, теперь они заклеймили идею о всеобщем отступлении. Французы утверждали, что армия этого никогда не примет, и они оказались во многом правы. Как только известие о готовящемся отступлении распространилось в войсках, подъем сменился унынием, а затем отчаянием. Солдаты проклинали день собственного рождения и день, когда они согласились принять участие в этом безумном предприятии. Немедленно началось групповое дезертирство, особенно в рядах французов. Около семисот французских рыцарей отправились отдыхать и развлекаться в Акру, Яффу и Тир, проклиная короля Ричарда и сетуя на то, что они «одни должны на себе все везти».

Воины Саладина со своих холмов радостно наблюдали за отступлением противника. Похоже, им на помощь пришел сам Аллах, потому что линия обороны в районе Иерусалима была слабой и едва ли они бы выдержали долгую и серьезную осаду. Поняв, что происходит, сам султан разрешил своему войску разойтись по домам, дав приказ в мае явиться снова, чтобы со свежими силами продолжить военные действия.