Священное воинство - Джеймс Рестон

В конце октября армия крестоносцев наконец оставила гостеприимную Яффу и, пройдя через Язур, стала лагерем в развалинах Лидды и Рамлы. Среди этих мрачных руин их войску пришлось задержаться на 22 дня, в основном из-за непогоды. Несколько недель их поливал проливной дождь с градом. Сильный ветер срывал палатки, лошади увязали в грязи, хлеб пришел в негодность, кольчуги на рыцарях ржавели, земля превратилась в болото, и идти дальше стало совершенно невозможно.

А в лагере Саладина, опустошившего окрестные земли, обсуждали всякого рода политические новости и слухи. Сначала султану ошибочно сообщили о смерти французского короля по дороге домой. Разумеется, это не огорчило его, но вслед за тем пришла поистине горькая новость о кончине Таки-аль-Дина в Сирии. Саладин близко знал этого свирепого военачальника. Оплакав его, султан прочел из Корана: «Мы вернем ему все, что мы должны ему». Непримиримая ненависть его племянника к крестоносцам делала его могучим воином, и то, что случилось, было ударом не только по джихаду, но и по единству империи. Эта трагедия спровоцировала раздоры претендентов на провинции Междуречья, и пришлось послать туда часть войск, чтобы усмирить смутьянов. При этих обстоятельствах Саладин едва ли мог ожидать серьезной поддержки с востока. Защищать Иерусалим ему придется силами своих сирийцев, египтян, турок и курдов.

Арьергард армии Саладина стоял на холмах на пути следования войска захватчиков, и отряды бедуинов время от времени атаковали коммуникации противника, когда султан ввел свои главные силы в Иерусалим. Саладин полагал, что осада не начнется до наступления сухого сезона весной, но уверенности в этом не было, и он опасался, что в городе недостаточно припасов для ведения войны. «Если будущей весной не придет помощь, нам придется туго», — писал султан одному из окраинных эмиров. Правда, в это время он получил подкрепление из Египта под командованием искусного военачальника Абу иль-Хаиджи.

12 декабря, когда распогодилось, крестоносцы снова отправились в поход. Из Рамлы они отправились в Торон, чтобы устроить лагерь среди развалин этой некогда сильной крепости. Там они провели сутки и двинулись в другой опустошенный поселок, Бейт-Нубу, в трех милях от Торона. Теперь их войско находилось в двадцати милях от Иерусалима. И снова его задержали дождь и снег. По иронии судьбы, в этих жалких условиях католические воины воспрянули духом. Они находились на землях Иудеи, страны своих молитв и мечтаний. Где-то здесь бродил пешком сам Спаситель и проповедовал народу истину Евангелия. Иерусалимский Скорбный путь был теперь почти рядом с ними. Все они хотели принять участие в предстоящем, как им казалось, славном триумфе. Даже раненые в Яффе хотели чувствовать свою сопричастность к общему подъему. Многих из них принесли на носилках в Бейт-Нубу, хотя дорога находилась под контролем бедуинов, и неизвестно было, есть ли у них указания щадить раненых и безоружных.

Крестоносцы сравнивали себя с «освободителями» 1099 г., а своего короля — с Готфридом Бульонским, который девяносто два года назад залил улицы Иерусалима кровью мусульман и иудеев и фактически был первым королем, но скромно правил лишь в качестве «защитника храма Гроба Господня». Его эпитафия гласит:

Теперь, полагали крестоносцы, они достигнут такой же славы. В лагере посреди снега и грязи продолжали торжествовать. Солдаты весело подбрасывали оружие в воздух, рыцари после взятия Иерусалима собирались организовать турнир. Тут и там среди палаток звучал боевой клич «Вперед!». Крестоносцы начищали до блеска оружие и броню, стирали и чистили одежду, приводили в порядок боевые знамена. Они пели: «Господи, Твоя милость ведет нас вперед. Наконец-то мы на верном пути».

Во время святок 1191–1192 гг. судьба Третьего Крестового похода повисла на волоске. Для короля Ричарда это было время нелегкого выбора. Пока тамплиеры рыскали по землям, прилегающим к Иерусалиму, в поисках поживы (однажды они захватили двести голов тучного скота — вполне достаточно, чтобы поддержать наступательную энергию крестоносцев), их король предавался тяжелым раздумьям.

Его душевное состояние и необходимость выбора теперь зависели не только от Саладина, но и от событий на родине. Элеонора, мать Ричарда и его наместница в Европе, будучи в Нормандии, следила за событиями во всех обширных владениях Плантагенетов и держала под контролем Алису, свою несостоявшуюся невестку, находившуюся в Руане. Младший брат короля принц Джон обосновался в Йоркшире вместе с лишенным сана бывшим епископом Хуго и старался повсюду возбудить и раздуть недовольство Ричардом. С каждым новым территориальным приобретением в Англии он становился все наглее и вовсю интриговал против брата.

А накануне Рождества в Париж наконец прибыл другой интриган — король Филипп Август. Перед своими подданными он изобразил себя героем Крестового похода и покорителем Акры. Простершись перед алтарем церкви Святого Дениса, Филипп фарисейски прочел благодарственную молитву в связи со своим благополучным возвращением из тяжелого военного похода. Только четверть французских солдат, некогда отплывших вместе с ним из Везелэ, вернулись домой. Не только война, но и эпидемии нанесли их войску огромные потери. Знаменитый Филипп Фландрский был лишь самой известной из жертв той войны. Король Филипп Август смиренно положил перед алтарем свой дар — отрез бесценного восточного шелка, а затем отправился в Фонтенбло, чтобы обдумать свои новые интриги.

Ричард Плантагенет превратился для Филиппа в навязчивую идею. Они общались почти всю жизнь, и отношение французского монарха к английскому было всегда, хотя и по-разному, очень эмоциональным. Но сейчас главной эмоцией Филиппа стала болезненная ненависть. С начала нового, 1192 г. он принял решение отступить от своих клятв Ричарду и папе и больше не соблюдать Божий мир. Ему хотелось получить Фландрию, Нормандию, Вексен и вообще все, что можно было бы отхватить от империи Плантагенетов, пока ее владыка увяз в Палестине. Как заметил позднее один английский литератор, «всему миру хорошо известно, как Филипп соблюдал свои клятвы».

В начале 1192 г. король Ричард получил несколько писем от своего канцлера Лонгчэмпа. Тот предупреждал короля, что принц Джон требует от баронов клятв верности, сообщал о поведении вернувшегося домой короля Франции и советовал своему государю оставить Святую землю и возвращаться домой «со скоростью быстрого ветра», если он хочет сохранить власть. Король мог бы и проигнорировать сведения из столь ненадежного источника, но он получил много писем и от людей, гораздо больше заслуживающих доверия, чем Лонгчэмп. По своему существу все эти сообщения говорили об одном и том же и выглядели особенно тревожно, поскольку относились к событиям двухмесячной давности. Кто мог знать, что там еще произошло с тех пор!