Таинственная женщина - Жорж Онэ

Ганс ничего не ответил. По-видимому, он размышлял, потом с притворным добродушием сказал:

– В самом деле, вы, может быть, правы. Во всяком случае, без вас мы ничего не можем сделать, и раз вы не хотите оказать нам нужную услугу, остается одно – последовать вашему совету и выпустить из рук добычу.

У Лихтенбаха вырвался вздох облегчения, но он ничем не обнаружил своего удовольствия: ему показалось, что Ганс, так внезапно согласившись с мнением баронессы, о многом умалчивает. Он решил выяснить мысли своего опасного соучастника и потому признал за лучшее надеть маску притворства.

– Так не будем больше говорить об этом… Придется мне, видимо, поплатиться своим карманом… А как жалко, что нет возможности добиться секрета производства. Тут можно сильно нажиться… Эх!..

Ганс прикусил губу и ничего не сказал. Агостини с любезным видом обратился к Лихтенбаху:

– Ну а как же с моей женитьбой?

– Да то же, что и со всем этим делом, – ничего. Одно зависело от другого. Красавчик мой, у моей дочери теперь нет приданого. Я соглашался принять вас в семью как довесок к пороху Тремона… А теперь на кой вы мне черт?

– А, так вот как вы поступаете со мной? Ну я заставлю вас раскаяться в этом…

– Да ведь я могу выдворить вас из Франции в двадцать четыре часа… Слышите?

– Однако, – вмешался Ганс, – этот проклятый порох представляет собой невероятно взрывное вещество! Он поселяет раздор даже между нами. И если так будет продолжаться, то мы все перессоримся. Ну, хватит уже, если красота отказалась вступить в союз с силой, то остается только смириться и поставить крест на всем.

– Пойдемте домой, – предложил Лихтенбах, – уже поздно.

– Мы вас проводим до заставы, господин денежный мешок, а то, пожалуй, с вами еще что-нибудь случится: в этом квартале по ночам не совсем безопасно. Прощайте, София, до скорого свидания!

– Прощайте…

Она томно протянула белую ручку, к которой калека прикоснулся своей железной рукой, неизменно затянутой в перчатку.

– А мне остаться, София? – спросил любезным тоном Агостини: ему очень хотелось помириться со своей подругой, которая была ему еще нужна.

– Нет, мой милый, – решительно сказала баронесса. – У меня из-за вас расходились нервы. Я не смогла бы вынести вашего присутствия… Спокойной ночи!

Она позвонила. Вошла Милона.

– Посвети этим господам, Мило.

Они молчаливо вышли. Милона проводила их с круглым фонарем в руке, от которого ложились полосы света вдоль аллеи, что вела к маленькой двери, замаскированной плющом. Они пошли по проспекту Мало вдоль рва, окружавшего Булонский лес. Никто из них не проронил ни слова, как будто что-то обдумывая. Вдруг Ганс остановился и сказал глухим голосом:

– София не желает больше иметь с нами дело! Но напрасно она думает, что все произойдет так, как она хочет. Я сделал вид, будто уступаю ей, чтобы искуснее обмануть ее. И если вы мне доверяете, то мы вот что сделаем: Чезаро напишет, изменив почерк, записку молодому Марселю Барадье, назначив ему свидание вечером, около шести часов, на бульваре Мало. Я уже буду там в сопровождении надежных людей. Уж я сумею заманить его в западню, а раз он туда попадет, София вынуждена будет действовать, пусть и против воли. Как видите, это тот же самый план, который я вам только что излагал и который она отвергла. Разница лишь в том, что я хочу обойтись на этот раз без ее согласия.

– А если Барадье не придет? – спросил Чезаро.

– Ну, не придет, так не придет. Но вы, кажется, знаете баронессу. Можете ли вы предположить, чтобы кто-нибудь отказался прийти к ней на любовное свидание? Этот мальчишка прибежит сюда сломя голову! А когда он будет в наших руках…

– Что же вы сделаете? – спросил Лихтенбах дрожащим голосом.

– Ну, это наше дело. Но положитесь на нас, мы сумеем развязать язык молодому красавчику!

– Опять насилие?

– О, такие меры, против которых ему не устоять.

– А если он затем донесет на вас?

– Лишь бы он сначала заговорил как следует, а потом пусть дерет глотку.

Лихтенбах содрогнулся: он почувствовал, что Ганс задумал убить Марселя Барадье и что он преследовал лишь одну цель – овладеть секретом и отомстить за то, что был искалечен.

– Так знайте, – ответил он, – что я вам больше не товарищ… С настоящего момента я отказываюсь от участия в этом деле… Я даже не хочу знать, каких вы достигнете результатов. Мне кажется, вы лишились разума.

– Да разве вы думаете, что мы когда-нибудь рассчитывали на вас? – заметил насмешливо Чезаро. – Нам нужны были только ваши деньги. Мы смотрели на вас как на курицу, которая несла нам золотые яйца. А раз вы не хотите снабжать нас деньгами, то и убирайтесь к черту!

– Не хитрите с нами, Лихтенбах, – сказал Ганс. – Вы ведь прекрасно знаете, что если наша попытка увенчается успехом, то патент Дальджетти резко возрастет в цене. Следовательно, вы получите немалую прибыль. Ваше заявление лишний раз доказывает, что вы лицемер. Вы уходите от ответственности и оставляете на свою долю лишь выгоду. Нет, старый дружище, мы не будем с вами торговаться.

Они дошли до того места, где стояла карета Лихтенбаха. Агостини открыл дверцы с любезным видом:

– Ну, не сердитесь на нас, господин принц. Желаю вам приятных сновидений.

Лихтенбах сел в карету, и лошади тронулись. Проезжая по авеню Великой Армии, банкир размышлял: «Мое положение стало крайне опасным. Если я позволю Гансу осуществить свои намерения, то могу быть очень серьезно скомпрометирован: Барадье тотчас привлекут меня к ответственности. Если я решусь расстроить планы Ганса, то он, узнав об этом, немедленно донесет на меня, и это еще самое лучшее, что я могу ожидать от него. О, будь проклят день, когда я связался с этими людьми! Но разве можно было предвидеть, что они прибегнут к столь опасным средствам… От баронессы я не слыхал даже намека на что-либо подобное, да и сама она была против таких методов… Ах, из этого положения, пожалуй, не выпутаешься! Что, если я предупрежу Софию? Но это не спасет меня от мести со стороны Ганса, который сразу догадается, что я предал его. Впрочем, это и не обезопасит меня со стороны Барадье… Разве что уведомить их… Да, если я тайно сообщу им об угрожающей опасности, то, конечно, окажу им большую услугу и, следовательно, могу вполне рассчитывать на их благодарность… Они уж ни в коем случае не выдадут меня… Может быть, в этом и заключается мое спасение!.. Остаются Ганс и Агостини. Все же мне, похоже, придется поплатиться! Ведь они на все способны! О, черт возьми, в какой капкан я попал!»

Подъезжая к своему дому, он все еще не разрешил трудной задачи, как бы половчее изменить своим вчерашним друзьям, не сделав их будущими врагами, и выйти сухим из воды в тот момент, когда игра станет чересчур опасной.