Таинственная женщина - Жорж Онэ

Госпожа Барадье в течение последних мгновений испытала серьезное беспокойство: она видела, что беседа принимает оборот, ей далеко не приятный. Она была хорошей, но очень положительной женщиной, так что она круто оборвала речь любезного аббата и спросила его:

– О ком вы говорите, господин аббат? Прошу вас назвать этого человека. Его имя лучше всего объяснит, в чем дело…

Молодой священник улыбнулся и тоном христианского мученика, умирающего в цирке, сказал:

– Сударыня, я – служитель милосердия, кротости и всепрощения. Дело идет о господине Лихтенбахе.

– Вот как!

– Следует ли мне опасаться, что его личность служит неодолимым препятствием к примирению, даже на почве религиозных интересов?

– Не мне, господин аббат, решать подобные дела. Здесь, в этом доме, есть двое мужчин, только они могут дать вам ответ на вопрос: это мой муж и мой брат. Позвольте же мне предупредить их и попросить их выйти к вам.

– Я в вашем распоряжении, сударыня.

– Нет, господин аббат, не говорите так. Что бы ни произошло, будьте уверены, что мы все надлежащим образом оценим предпринятую вами примирительную попытку. Мы хорошо сознаем разницу между доверителем и его поверенным.

Она сделала почтительный поклон и вышла из гостиной. Аббат продолжал сидеть неподвижно в кресле, размышляя о случившемся. Лицо его выражало полное бесстрастие. Он исполнял миссию вдвойне полезную его братству. Никакая посторонняя забота не тревожила его при выполнении этой благочестивой задачи. Он знал, что за человек Элиас, но евангельские правила не позволяли ему пренебрегать опасением самого закоренелого грешника, ведь Христос принял же поцелуй от Иуды. Да и сам святейший папа умывал ведь ноги самым грязным нищим. Наконец, выгоды церкви заставляли его не отступать.

Дверь отворилась, и показался дядя Граф. Он подошел к аббату и поклонился ему:

– Сестра сообщила мне о вашем посещении, господин аббат. Моего зятя, господина Барадье, задержали дела в конторе. Он поручил мне извиниться за себя перед вами… Впрочем, он полностью уполномочил меня говорить и за себя. Итак, прошу вас объяснить…

– Разве госпожа Барадье ничего не передала вам?

– О, лишь в общих чертах. Вы явились к нам от Лихтенбаха? Это нас не удивляет, ведь он не особенный храбрец. Пока он был сильнее нас, он атаковал нас всячески, теперь, когда он в наших руках, он пытается переменить тактику. Ну, что же он хочет?

Аббат улыбнулся.

– С вами очень приятно разговаривать, – сказал он, – сразу знаешь, куда идешь.

– Ну, а если вы знаете, господин аббат, так не стесняйтесь.

– Случайно ваша фирма и фирма Лихтенбаха столкнулись на одной и той же почве, по поводу пользования одним правом.

– Вы полагаете, что случайно? Хорошо, хорошо… Что касается той же почвы, то это верно, ведь чтобы завладеть тем правом, о котором вы говорите, кое-кто не задумался взорвать дом – дом одного из наших друзей, – сжечь фабрику, нашу фабрику, убить двух человек и едва не убил еще нескольких… Это – почва, орошенная кровью, господин аббат. Но это действительно та же почва.

Священник с ужасом скрестил на груди руки:

– Я ничего не знал из того, что вы сейчас сообщили. И, если бы я слышал это не от вас, я принял бы вас за сумасшедшего. Невозможно, чтобы тот, от чьего имени я к вам пришел, совершил злодейства, которые вы ему приписываете.

– Объяснимся, – порывисто произнес дядя Граф. – Я не утверждаю, что Лихтенбах сам пролил эту кровь. Он на это не способен по многим причинам, из которых самая важная в том, что он побоялся бы совершить убийство. Но патент, о котором вы упоминали, добыт именно теми насильственными методами, которые я вам указал. Вас, господин аббат, втянули в грязное дело, но в нашем лице вы имеете дело с людьми, слишком чтущими религию, чтобы вы могли бояться какой-нибудь ответственности. Вы можете объясниться напрямик, и все, что будет сказано между нами, не выйдет за пределы этих стен. И потом, кто знает? Может быть, наша беседа приведет к полезным результатам.

– Я в этом не сомневаюсь, – горячо воскликнул совершенно смущенный аббат. – О, сударь, какое для меня наслаждение обсуждать вверенные мне интересы с таким умным и доброжелательным человеком, как вы. Хвала Господу Богу! Если только возможно, мы придем к компромиссу. И, говоря по совести, господин Лихтенбах не настолько в ответе за все происшедшее, как вы предполагаете: не он тут распоряжался. Ему нужно было считаться с сильными людьми, которые не сложат оружия и пустят в ход самые крайние средства, лишь бы восторжествовать над вами.

– Мы ничего не боимся!

– На свете существуют самые изощренные виды оружия, которые сваливают с ног даже совершенно неуязвимого человека. Страшитесь, сударь, ухищрений, к которым могут прибегнуть враги, доведенные до крайности… Говорю вам откровенно. Я не знал прошлого, но пришел в ужас, когда мне показали, что может произойти в будущем.

– Кто вам показал? Лихтенбах?

– Он сам был напуган. Он ради всего святого умолял меня повидаться с вами, так как, кроме меня, не знал никого, кто мог бы представить ему достаточное ручательство, что не проговорится. Уверяю вас, что вы больше не должны видеть в нем врага… Он готов дать вам всевозможные доказательства, что это так.

– Он вас обманывает, господин аббат. Он в отчаянном положении, потому и идет на какие угодно уступки. Мы его хорошо знаем, но повинную голову меч не сечет. Чего он хочет?

– Он вам предлагает союз при условии совершенного слияния воедино обоих предприятий. Дальджетти раньше, чем Тремон получил патент, но это в счет не пойдет. Оба открытия, почти тождественные, будут уравнены в правах.

– Вот как! – вскрикнул дядя Граф. – Однако он очень добр, этот милый Лихтенбах. Патент Тремона является результатом работы и ума, патент же Дальджетти – результатом обмана и воровства…

– Но, дорогой мой друг, – воскликнул с беспокойством аббат, – ведь главное значение тут имеет момент официальной заявки… Нельзя же идти против факта: изобретение Дальджетти было заявлено одной английской компанией раньше, чем изобретение Тремона.

– Да что за дело нам до этого? Изобретение Дальджетти не имеет никакой цены. О, они это хорошо знают, те, кто послал вас сюда! А иначе они и не подумали бы вас беспокоить. Говорю вам, они у нас в руках, и притом так, что ничего не могут поделать. Их патент не стоит даже тех денег, которые они потратили на его получение… Вот почему они хотят слияния с нами. Но мы с Лихтенбахом уже несколько месяцев боремся за Общество по производству взрывчатых веществ. Перевес на нашей стороне, он знает это. Он поневоле должен приступить к ликвидации… И что тогда?

– Он предлагает прекратить игру на понижение…

– Да, потому что он не в состоянии ее продолжать.