Восточная Пруссия глазами советских переселенцев - Юрий Владимирович Костяшов

собеседники признавались, что в детстве излазили все его закоулки. Впрочем, занятие это было небезопасное. И не только для детей. Об одном нашу­мевшем в то время случае рассказала Ирина Васильевна Поборцева:

— Все тогда искали Янтарную комнату. И вот двое солдат пошли в увольнение и решили тоже поискать. Залезли они, значит, в замок. А там в подвале был такой большой камень — плита. Ну отодвинули они его и увидели дыру с лестницей, спустились вниз. А камень на попа был поставлен, ну и упал. Нашли их через несколько дней. Хорошо, что когда они ка­мень двигали, ремни сняли — по ним и нашли. Вот после такого случая, а их было несколько, и замуровали все ходы и лазейки.

Часто мы спрашивали: можно ли было восстановить за­мок? Ответ Павла Ивановича Синицына довольно типичен: «Обязательно нужно было! Он же целый был! Пятиметровые стены. Внутри он был, конечно, развален целиком. Но стены, основание и подвалы — ведь сколько там этажей подвалов! — были целы. Они сейчас построили Дом Советов даже не на фундаменте замка — он провалится! А тогда, после войны, стро­ители получили задание разбирать замок. И мы туда подъезжа­ли на машинах и кирпич брали. Вплоть до того, что этот кирпич везли в Ригу, в Ленинград вагонами».

Судьба Королевского замка легла в основу очень острой дискуссии. Часть интеллигенции Калининграда выступала за его восстановление. Были сторонники сохранения замковых разва­лин как памятника минувшей войны. Другие специалисты ут­верждали: замок настолько разрушен, что о восстановлении его не может бить и речи.

— Очень жалко, что замок исчез, — считает Сергей Владими­рович Даниель-Бек. — Но надо ведь понимать то, что его энергично разрушало время. Для восстановления или хотя бы консервации нужны были огромные деньги. А где их было взять в разоренной войной стране?

— Замок пытались уничтожить еще в 1945 году, — свидетель­ствует Я.А. Л-н, — но, видно, не хватило мощности подрыв­ных устройств. Не смогли тогда это сделать. В замке находился большой медный колокол, пошли слухи, что его могут украсть. А так как замок находился на территории нашего района, мы установили ночные комсомольские дежурства с целью охраны колокола. Прошло время. Страсти улеглись. Мы сняли дежур­ство. А колокол сразу утащили.

— Судьбу Королевского замка решил Косыгин, — утвержда­ет Юрий Михайлович Феденев. — Во время посещения на­шей области в конце 60-х годов он, как говорили, спросил у Н.С. Коновалова: «А что это у вас в центре города?». Тогдаш­ний «первый» ответил: «Здесь мы собираемся замок восстано­вить и создать краеведческий музей». На что Косыгин заме­тил: «Музей чему? Прусскому милитаризму? Чтобы завтра же его не было».

Не беремся утверждать, состоялся ли такой диалог на са­мом деле, но через некоторое время замок действительно был уничтожен.

— Как сапер я участвовал в работах по разрушению Коро­левского замка. Стены не поддавались ничему, кроме взрывчат­ки. Когда взрывали остатки главной башни, провод несколько раз перерезался, — вспоминает Иван Васильевич Ярославцев.

— Муж рассказывал, — добавляет Ирина Васильевна Поборцева, — что взорвать замок до конца не смогли и растаскивали танками. Взрывы были такими мощными, что кругом пострадали дома, которые еще целы были, а о раз­валинах и говорить не приходится. Разрушить разрушили, а заместо соорудили глупость какую-то. Гробница настоя­щая. Кому она нужна? А вот старое, красивое сломали, историю сломали. Ну, кому он мешал? Ведь без лица город оставили!

Судьба больше пощадила другую архитектурную достопри­мечательность Кёнигсберга — Кафедральный собор. Обратимся снова к интервью Ирины Васильевны Поборцевой:

— Кафедральный собор был гораздо целее, лучше выглядел, чем сейчас [в 1989 году]. Были видны надписи. Мне муж пере­водил, он немного немецкий знал. Кругом надгробья были интересные: гербы, различные каменные изображения. Все куда-то подевалось. Плохо мы относились к городу, очень плохо. Например, где сейчас дом связи (напротив Дома Советов), стояло здание, похожее на церковь. Какая она воздушная и красивая была! И, главное, совершенно целая, но сломали...

— В церкви, где разместили Дом культуры вагонзавода, были два колокола, — вспоминает Нина Моисеевна Вавилова. — Нашли двух парней молодых, они согласились снять колокола и спилить кресты. Деньги им хорошие обещали. Ну сделали это. Старухи плакали, говорили, что долго эти парни не про­живут. И точно, один под поезд попал, другой так погиб. И кто переплавлял колокола — тоже погибли. И деньгами не вос­пользовались. Все наши старухи плакали, когда немецкие церк­ви разоряли. А немцы только крестились.

Некоторые из сохранившихся храмов были приспособле­ны для хозяйственных и других практических нужд. Инициато­рами «перепрофилирования» культовых зданий выступали, как правило, власти, но были случаи и инициативы «снизу».

Зам. председателя Калининградского облисполкома тов. Кергер

Фабрично-заводской комитет ЦБК №1 просит Вас дать разрешение на передачу здания (бывшая немецкая кирха) в поселке нашего комбината целлюлозно-бумажному комбинату для использования как спортивный зал, т. к. это здание не функционирует как церковь и немецкое население, которое занимало это помещение, выехало. А на нашем комбинате 50% молодежи занимается спортом, а зимние условия без спортивного зала приостановят всю спортивную жизнь нашего комбината.

Председатель ФЗК ЦБК №1 Жихарев,

25 ноября 1947 года

ГАКО. Ф. 246. Оп. 2. Д. 4. Л. 15

Но все-таки склады и хранилища, спортивные залы и дома культуры — не самая худшая участь для культовых зданий. Об этом свидетельствует рассказ Анатолия Григорьевича Ярцева: «У нас в поселке Добрино была немецкая церковь, но ее разру­шили. Сначала растащили полы, разбили и разобрали орган. Высоко под сводом был Иисус — добрались и к нему, сбросили вниз. Ни подо что кирху так и не заняли, и мы гоняли в ней футбол. Окончательно свалили кирху бульдозером только в семидесятом году».

Шиллер с простреленным горлом

Нелепая, напыщенная, позеленевшая от времени статуя Вильгельма с обнаженным мечом. И «железный канцлер» с обезображенной русским снарядом щекой. Какой глубокой насмешкой звучат слова надписи: «Мы, немцы, боимся только