Восточная Пруссия глазами советских переселенцев - Юрий Владимирович Костяшов

— В комсомол вступил в школе в Попелькене (сейчас поселок Высокое Славского района), — вспоминает об этом событии Алек­сандр Августович Мелнгалв. — Я был активным: рисовал, пел в хоре, быстро влился в класс. Учеба, кроме немецкого языка, дава­лась легко. Когда на собрании меня принимали в комсомол, надо было рассказывать автобиографию. Я не скрывал и сказал, что отца взяли органы НКВД в тридцать седьмом году (отца я никог­да не считал врагом народа). Поднялась жена директора школы, учительница, и говорит: «Мы его мало знаем, и с отцом неяс­ность. Воздержимся, изучим лучше». На меня как ушат воды вылили. А ребята говорят: «Иосиф Виссарионович говорит, что сын за отца не отвечает». Проголосовали — «за». На утверждение поехал в Черняховск, в райком ВЛКСМ. Устав вызубрил назубок. Там оказались понимающие люди. Приняли, не копались.

«Я была членом городского комитета ВЛКСМ в Советске, — рассказывает Валентина Ивановна Толстякова. — Работали очень активно, интересно. Организовывали вечера отдыха, встре­чи с интересными людьми, субботники, соревнования дружин­ников, медсестер. Ездили в Литву на праздники песни». По воспоминаниям первого секретаря комсомольской организа­ции поселка Морское Зеленоградского района Ивана Василье­вича Иванцова, комсомольцы «охраняли леса от пожара, добровольно ремонтировали дорогу, построили рыбоперераба­тывающий цех, устраивали праздники, самодеятельность, танцы».

Верным помощником партии показал себя калининградс­кий комсомол в деле претворения в жизнь лозунга об уничто­жении на новой земле «прусского духа».

— Вот мы его и уничтожали, — вспоминает Я.А. Л-н, — мобилизовали комсомольцев сбивать все немецкие надписи. Работали по воскресеньям, ибо остальные дни недели были заняты на основной работе. Много удалось в этом плане сде­лать. Вывески, которые были прикреплены к зданиям, мы раскачивали с помощью веревки и таким образом срывали. Но были надписи, выбитые на домах или нарисованные. Напри­мер, где сейчас ателье на Ленинском проспекте, раньше у нем­цев был ресторан под названием «Алямбр». Так мы эту над­пись сбивали целых два воскресенья... В послевоенные годы мы копировали работу наших партийных организаций. Устра­ивали читательские конференции, комсомольские собрания. Собрания продолжались по нескольку часов — от шести вечера до двенадцати ночи. Тогда комсомол был совсем другой. Мы гораздо меньше занимались просветительской работой, больше было разных дел. Тогда все было на энтузиазме.

Комсомольцы не боялись высказываться по поводу неспра­ведливости.

— Вот когда были у нас гласность и плюрализм! Критиковали всех, кого могли. Никаких последствий не боялись, — вспоминает Агния Павловна Бусель, работавшая в райкоме комсомола. — Как-то раз я должна была показать кино во время одного мероп­риятия. Внезапно узнаю, что передвижку взял второй секретарь райкома партии. Тогда я влетела к первому секретарю и высказала все, что накипело на душе. Передвижку отдали мне... Часто устра­ивали пионерские костры. Обязательно с духовым оркестром. Обычно собиралась вся деревня. У всех была просто невероятная активность, необычный настрой, хотя жили материально тяжело. Я думаю, что где-то до пятьдесят седьмого года не было застоя в руководстве. Все отношения строились на взаимодоверии. Мож­но было кому угодно обо всем сказать. Никто не боялся критики, не ощущал никакого нажима сверху. Мы были все одинаковы. В 48-49-х годах секретари райкомов ездили на велосипедах!

Пропаганда и агитация

Среди многочисленных идеологических кампаний послевоен­ного времени нашим собеседникам больше всего запомнилась развернувшаяся в конце 40-х годов борьба с космополитизмом.

Вчера вечером в зале областного драматического театра собрались пропагандисты партийных организаций города. С большим вниманием была выслушана двухчасовая лекция т. Шалашова: «За советский патриотизм, против буржуазного космополитизма». Лектор подчеркнул, что борьбу с космополитизмом как с проявлением буржуазной идеологии необходимо развернуть на всех участках идеологической работы.

Калининградская правда. 1949. 1 апр.

В 1947 году в Калининграде на улице Огарева, в здании нынешней музыкальной школы имени Глиэра, был открыт Университет марксизма-ленинизма. В числе его первых выпус­кников был и Петр Яковлевич Немцов, участник Парада Победы на Красной площади в Москве в 1945 году. Он вспо­минает:

— Помню лекции, на которых нас призывали бороться и гвоздить к позорному столбу тех, кто преклоняется перед Запа­дом, даже не важно, культура это или что-то другое. Считалось, что космополитизм — явление чрезвычайно вредное, чуть ли не преступление. Случалось, если кто-нибудь отзовется хорошо о красивой иностранной музыке или кинофильме, то такого че­ловека объявляли космополитом. Значит, ты не любишь свою Родину, если преклоняешься перед иностранщиной и т. д. Еще помню, на лекциях нам говорили о вейсманистах и морганис­тах, что это лжеученые, а наука Лысенко самая передовая.

Мало кто осмеливался в те годы открыто противостоять официальному идеологическому курсу, прекрасно понимая, что ждет в этом случае. И все же такие люди были и в нашей области. Вспоминает Алексей Ефимович Мальцев, обучавшийся после войны в Калининградском строительном техникуме:

— Электротехнику и историю преподавал Виктор Владими­рович Гайёха: трудно было с кадрами, многие преподаватели вели разные дисциплины. Про Виктора Владимировича пого­варивали коллеги, что он «опальный». Гайёха был человеком разносторонних знаний и имел смелые суждения. Так, он од­нажды нам сказал, что не следует огульно критиковать «гнилую буржуазную демократию», и там есть что-то хорошее. В разгар борьбы с безродными космополитами, году в сорок девятом или пятидесятом, Гайёха исчез. Во всяком случае, больше в техникуме мы его не видели.

Кампании приходили, уходили, но у людей сохранялась вера в непогрешимость и всемогущество Сталина, в правиль­ность проводимого им курса. Лариса Петровна Амелина, приехавшая в 1946 году в Калининградскую область пятнадца­тилетней девушкой-подростком, прошедшая через гитлеровс­кий плен, в числе немногих взятых с собой вещей привезла портрет Сталина на полотне: «Я его прятала у себя в войну. И через концлагерь пронесла и сохранила. Мама мне его в пальто зашила. Если бы нашли — расстрел на месте».

— В Сталина и политику партии верил, но не из-за страха, а по убеждению, сложившемуся еще в юности. Помню, как еще в тридцать шестом году один парень пел: «Как в нашем колхо­зе зарезали мерина, три недели ели, поминали Ленина». Я ска­зал, что так нельзя, а то