Пожарная застава квартала Одэнматё - Дмитрий Богуцкий

управлял ими, распределяя бесплатные места на представления, допуском на репетиции и к обществу ведущих актеров во время их прогулок по городу. Но молодые люди все благодеяния отрабатывали сторицей, отбивая руки, аплодируя в новых номерах, разнося вести о новых спектаклях по всему городу и ограждая актеров от посягательств господ, полагавших, что, заплатив за вход в театр, приобрели в нем все и всех, до последнего человека.

С последним типом посетителей мне оказалось сложнее всего.

И в тот день к началу вечернего спектакля явился один такой, властитель жизней и судеб. Господин поставщик ко двору сёгуна, сын известных торговцев сакэ Коноикэ, человек низкого происхождения, купец, но заслуживший право носить оружие, один меч за поясом, и имевший достаточно средств, чтобы окружить себя молодцами, получившими право носить пару мечей от рождения, а таких в Эдо порой приобретали по паре дзэни за штуку.

Его бритый лоб лоснился, прическа словно выточена из дуба, волосок к волоску, кимоно темных приличных цветов, но шелковое, облекало грузное тело. Меч в точеных ножнах из черного дерева, цуба меча оправлена изысканно матовым сякудо — сплавом золота с серебром. Сразу видно выдающегося человека.

— О, нас обслуживает настоящий самурай, — гулко произнес он, передавая свой меч телохранителю. — Какая роскошь. Сарувака хорош, богато тут все обставил.

И не оглядываясь, прошествовал в зал, к своему месту, ближайшему к сцене, отделенному от соседних мест низенькой переносной оградкой. За ним, мелко семеня, прилично потупив глаза, следовала девица, слишком юная и со слишком богатым парчового золота бантом на спине, с чрезвычайно излишним числом заколок в высокой прическе, чтобы быть ему кем-то кроме содержанки.

Я некоторое время смотрел на то, как удаляется его обтянутая темным шелком спина, отстраненно, чтобы не бередить бесплодную ярость, размышляя, убил бы я его, услышь такое от подобного ему лет тридцать назад? Убил бы, наверное. Потому не сразу заметил, как его телохранитель сует мне под нос меч своего хозяина.

Лицо его, грубое, тяжелое, покрыто былинной порослью, принятой еще во времена войны Онин. На рукаве черного кимоно белый герб одного из северных домов дальних князей. Тоже теперь не на воинской службе.

Я со всем почтением забрал меч, поставил на подставку. Затем мы некоторое время обменивались с телохранителем безучастными взглядами, пока он не догадался, дернул губой, вынул из-за пояса и отдал мне свой меч тоже. Я отдал ему обе бирки, и он быстро удалился в зал, не оглядываясь.

Вот тогда все и началось.

Где-то в начале второй половины представления Коноикэ начал крутить головой, заозирался так, что даже мне с моего места стало заметно.

— Где Окин? — гулко прорычал он. — Куда она делась? Камисори, а ну, найди ее. Куда подевалась эта продажная девка?

Телохранитель резво вскочил, вызвав глухие возгласы недовольства от сидевших прямо за ними. Камисори, высокомерно проигнорировав их, быстрым шагом обошел зал, огляделся, выскочил в прихожую театра, встретился со мной взглядом и вернулся в зал, где и столкнулся с тем несчастным, сидевшим с края, на ладонь которого Камисори и наступил. Далее все происходило так, как и должно было происходить в таких случаях.

Молодой человек вскочил, они с Камисори обменялись яростными взглядами, а затем оскорбленный вышел из зала и прошел прямо ко мне.

— Отдайте мне мой меч, пожалуйста! — тихо, но грозно прорычал он, нависая над моим местом у входа в хранилище. Он был молод и бледен, но решителен. Кимоно в тонкую вертикальную полоску, гербов я не разглядел. И протянул мне дощечку с номером.

Я покосился на Хаясу, тот едва заметно кивнул, и я забрал бирку и повесил на стену, снял обеими руками меч в черных ножнах с подставки и подал хозяину. Тот, коротко поклонившись, забрал меч обеими же руками, засунул за пояс и, не оглядываясь, вышел на площадку перед театром, где остановился в ожидании.

Краем глаза я заметил накопившуюся на выходе из зала толпу, едва не вываливавшуюся из дверей, но молчаливую.

Камисори оглянулся на хозяина и, косолапо покачиваясь, вышел из зала.

Молча он подал мне бирку, получил меч взамен и, засовывая меч за пояс, вышел из театра под уже темное небо. Первый вышедший оскалился и, широко взмахнув ладонью, указал ему, куда пройти; косясь друг на друга, они двинулись в одну сторону, и я уже не мог видеть их за столбами у входа.

Все это было вполне понятно и ожиданно. Но вот чего я не ожидал, так это того, что толпа снялась со своих мест в зале и с возбужденным, неприятно аппетитным гудением вытекла следом за ними. В театре почти никого и не осталось.

— Давай, — кивнул Хаясу одному из своих подручных. — Иди за квартальным. Тут не обойдется без убитого. Или двух.

Где-то в отдалении с лязгом столкнулись два меча, громко вздохнула толпа и раздался и затих полузадушенный хрип.

— Быстро они управились, — пробормотал Хаясу, подняв огромное лицо и прислушиваясь. Потом вышел в темноту, подняв с пола зажженный фонарь.

В театре не осталось почти никого кроме Коноикэ, неожиданно вставшего над моим местом у входа; угрюмо покосившись на меня с высоты своего роста, он процедил недовольно:

— Да что это такое! На что я трачу свое время? Где хозяин этого балагана? Приведи его мне.

Я даже не удивился такой его наглости, хотя у меня был меч за поясом, а у него нет.

Насколько мог невозмутимо, я произнес:

— Я могу выдать вам ваш меч. Или оставить его тут. Если вы пройдете в зал.

Он едва заметно удивился, прищурился, покосился на меня сверху, усмехнулся. Вынул из рукава кимоно монету и кинул ее передо мной. С тихим звоном рыжая тонкая овальная монета шлепнулась на циновку. Это был золотой кобан. Целый рё золотом.

— Возьми меч, старик, — произнес он голосом, от которого у меня похолодела кровь до самого сердца. — И отдай его мне. А потом приведи мне того, кого я сказал. Больших денег тебе нигде не заплатят.

Тяжелая монета на циновке передо мной притягивала взгляд. Он прав. На эти деньги год можно есть рис…

— Заберите вашу монету, почтенный, — быстро, пока сам не передумал, ответил я. — Мне платит господин Сарувака.

Коноикэ уже не удивился. Купец криво усмехнулся и произнес сквозь зубы:

— Ладно, старичок. Понятно. В следующий раз дам тебе больше.

А с улицы уже потянулась обратно в театр толпа,