Море вверху, солнце внизу - Джордж Салис

метафизическую бабочку. А она нет. Она часто думала, что недостойна, что он вернулся домой к свету, а она осталась, предоставленная апокалипсису банальности и одиночества. С приближением ухода он начал к чему-то готовиться. Кирпич за кирпичом заложил окна в гостевой спальне через два проема от кухни, мимо стальных дверей которой Мэри проходила, вздрагивая, затем начал запасаться консервами, сухофруктами и мясом. Он никогда не говорил о своем проекте, но однажды вечером поставил в календаре красный крестик. Тогда она поняла. Он готовился к Судному дню. За три ночи до отмеченной даты он умер во сне.

На ее тумбочке стоял наполовину пустой стакан воды. Она открыла маленький ящик и вытащила пузырек со снотворным. Выпила четыре. Это поможет ей быстро уснуть и разжижит сны. Она всё чаще видела один и тот же, с незначительными изменениями. Ей снилось, что она просыпается снова и снова и видит рядом Рэнда или не совсем Рэнда, а его тело, пустое, как сгнившее бревно. Замогильное. Когда она говорит:

— Рэнд. Ты в порядке, Рэнд? — ее слова отражаются от его мраморного позвоночника и возвращаются к ней уже его голосом.

— Мэри. Ты в порядке, Мэри?

В замешательстве она отвечает:

— Да, со мной всё хорошо. А как ты, Рэнд? Ты пустой внутри. Где твой желудок, твое сердце?

— Мэри? Ты пустая внутри. Где твой желудок, твое сердце?

В другой раз он принимал вид мумии, плотно завернутой в ветхое полотно, и отвечал на ее мольбу, кашляя, пока вся комната не наполнялась угольной пылью. Всякий раз ее пробирал страх, словно она не видела этот сон предшествующими ночами. Поэтому таблетки вошли в привычку, есть ли смертельная усталость, нет ли, с их помощью она видела сны, будто в подводной дымке, всё, что различалось на такой глубине, воспринималось как случайная игра света. Свет же не причинит ей вреда, верно?

Кровать оказалась жестче, чем она помнила, или ее спина менее сговорчивой. Мэри заснула, как только решила для себя, что и то, и другое. Как и надеялась, обошлось без снов о мумифицированном Рэнде. Она опустилась на океанские глубины, двадцать, тридцать саженей, переход от синего к черному, неясные тени, раскачивающиеся взад-вперед перед ее глазами. А затем шум, приглушенный давлением воды в ушах. Но звук был уж очень знакомый. Из-за него захотелось плакать, и она задалась вопросом, не погрузилась ли она в собственные слезы, в неизрасходованный запас, который увеличивался изнутри. Ее океан. Она утонет в нем под забытую мелодию. Присутствовало в этом нечто ритмичное, хаотическое, но ритмичное. Так и не сумев определить его, она опустилась на дно, обернутая во влажность, и черноту, и, самое главное, — в одиночество.

Ее глаза открылись навстречу тьме. Зернистое излучение зеленых стрелок часов в периферическом зрении показывали 2:04 ночи. Она подумала о Рэнде, и на мгновение смерть соскользнула с него, как одежда, и она почти повернулась на бок, чтобы прижаться губами к его колючей щеке. В ту же самую секунду Мэри захлебнулась и утонула в реальности. Сдержать растущий океан ей было уже не под силу, и она извергла из себя спазмы слез и причитаний, вцепившись и сгребши простыни костлявыми руками, словно обняв живое тело, его живое тело, такое уступчивое перед ее печалью. Свернувшись, как плод, она пролежала почти час, не выпуская его из рук. Но силы были небезграничны, и в конце концов она сдалась полному истощению, пытаясь задышать — ей дались лишь неглубокие вдохи и выдохи. Лицо высохло и блестело, словно покрытое лаком. Лежа здесь, она разозлилась на себя, вспомнив, как выбросила томик Торы Рэнда после его смерти. Она в бешенстве вырвала книгу из его рук, а спустя пару дней высыпала мусор из корзины на кухонный пол, пытаясь отыскать ее, но та исчезла. Возможно, она ее сожгла, как временами ей хотелось поступить со всем домом. Мэри вздохнула. Вскоре она почувствовала сильную жажду. Стакан на тумбочке был пуст.

Она поднялась, ощущая каждой клеткой биологическое сопротивление, на ощупь вышла из комнаты и включила свет в коридоре. Она настроилась на спуск по лестнице, а затем увидела нечто, свет, струившийся из незавершенной комнаты внизу. В ней двигались тени. Она бросилась вниз, на полпути от удара о твердую ступеньку хрустнул палец на ноге, и, вцепившись в перила, она рухнула боком на лестницу. Боль не ограничилась лишь пальцем, а охватила всю нервную систему. Очаг на очаге. Она держалась за поручни на вытянутых руках, а тело распростерлось на семь ступенек. Боль не стихала, кажется, с полчаса, пока не локализовалась в сломанном пальце. Из своего скрюченного положения из-под руки она уставилась на свет, на пляшущие тени, словно там раскачивалась лампочка. Она забыла выключить свет? Нет, она помнит, что выключала, верно? Да, да, она выключала его. Это точно.

— Рэнд? — позвала она, проверяя, как звучит голос. — Рэнд… если ты там… пожалуйста.

Со сведенным горлом она крикнула еще пару раз. Ей хотелось лишь глоток воды. Она подтянулась, чтобы можно было сесть. Осмотрев палец в тусклом свете, вздохнула с облегчением — он не был сломан. У края ногтя выступило немного крови. Стоять было можно. Она начала преодолевать путь внимательней, чем когда-либо. Каждая ступенька под правой ногой отзывалась огнем. Окончив спуск, она похромала к источнику света. Тени всё еще раскачивались, но не человеческие, а разнообразного хлама. Голая лампочка, висевшая по центру незавершенной комнаты, была включена, хотя она сейчас вспомнила, что именно этот свет никогда раньше не работал. Рэнд напутал с проводкой, из-за чего время от времени в ее уши врывался вихрь проклятий во время завтрака, обеда и ужина. В таких случаях ей приходилось не вынимать еду из духовки, поскольку он всё повторял: «Иду, иду, Мэри», пока еда не остывала. Иногда он съедал немного вяленой говядины или попавшееся под руку яблоко. Бедный, бедный Рэнд. Но, возможно, он всё-таки починил этот свет. Сама мысль об этом вызвала у нее странную форму воодушевления. Она едва могла в это поверить. Пока она спала, Рэнд наконец починил освещение. Она дотронулась до дверной рамы, ведущей в комнату, теперь на ней появилась рельефная деревянная окантовка, идеальная, как мог сделать лишь муж. И камин тоже был закончен. Теперь она увидела всё: пол был вымыт начисто, а инструменты сложены в другом месте. В воздухе пахло свежими опилками.

— Рэнд, — сказала она. — Я знала. Я знала, что у тебя получится.

Впервые с тех пор, как всё случилось, она была рада за себя, рада за него.