Записки доброго стоматолога - Эмиль Агаджанян

После 11 сентября Америка очень резко изменилась. Это видно во всем. Раньше в Америке все сверкало, все работало, многое было бесплатным. Грузовики возили песок, блистая такой чистотой, как будто они едут не из карьера, а из автомойки. Сейчас очень много немытых машин. Раньше все работало, двигалось, ехало, сейчас даже в Лас-Вегасе полно неработающих лифтов, эскалаторов, в аэропортах половина дорожек не едет, многое в ремонте, судя по виду, очень затянувшемся. Раньше можно было бесплатно выходить в интернет, разговаривать по телефону с почты даже по межгороду. Сейчас минута в интернете с их компьютера стоит 20 центов, что даже по питерским меркам беспредел, а уж в Америке и подавно. Со своего ноутбука можно вылезать в инет бесплатно, но это тоже последний месяц. Служащий гордо объявил, что с первого числа тоже будет 20 центов минута. Раньше во время игры в казино каждый час или два, не помню, выдавали талон на бесплатное питание на игрока и всех его сопровождающих. Сейчас фигушки, в лучшем случае напиток принесут, да и то чаевые потребуют такие, что купить в магазине было бы дешевле. Из Сент-Луиса летали самолеты аж в Париж без пересадки. Сейчас аэропорт стоит полузаброшенный, за час максимум прилетает один местный самолет. Километры пространств аэропорта просто пустуют. Довольно грустное зрелище.

Именно поэтому для того, чтобы попасть из Сент-Луиса в Лас-Вегас и обратно мне пришлось лететь четырьмя самолетами с двумя пересадками. Туда через Феникс, обратно через Денвер. Мой чемодан, который благополучно ездил со мной долгие годы, убили в этих поездках окончательно. Оторвали одну ножку, вырвали с мясом кусок пластика, держащего ручку, сзади появился разрез, доломали змейку-молнию. Судя по виду и повреждениям, чемодан не в самолете летел, а его за самолетом на веревочке тащили. При досмотре ручной клади то ли уперли, то ли потеряли бленду от фотоаппарата. После досмотра забыли поставить штамп в билете, из-за чего в самолет меня не пустили, а за пять минут до вылета прибежали к воротам два таможенника и еще раз обыскали меня на глазах у изумленной публики, сняв не только пиджак и обувь, но даже ремень от брюк посреди зала на глазах у всех. Стоял я там, как последний «пешеход» (это слово объясню позже), раздвинув руки и ноги, босиком полураздетый, а толстый таможенник меня нежно ощупывал от носков до воротника рубашки. Извинялись, конечно, но мне от этого не легче. В общем, раньше такого никогда не было. Теперь так везде. Ни один рейс не улетел вовремя. Действительно ни один, а их у меня было 10 за две недели! Поэтому к моменту, когда я летел в Сент-Луис из Лас-Вегаса, я уже был готов к чему угодно. Но тут меня опять удивили.

Первый шок был, когда на одном табло рядом с выходом номер 57 я увидел надпись, недвусмысленно намекающую, что здесь будет посадка на три рейса, вылетающих вообще-то с интервалом в 10 минут. Учитывая мой богатый опыт, я привык, что обычно входишь в трубу, откуда попадаешь прямо внутрь самолета. При этом посадка длится где-то полчаса, самолет благополучно отчаливает, а к этой трубе причаливает следующий. Провести посадку с интервалом в 10 минут нереально в принципе. Ну, думаю, задержат они один рейс, ну два, но все три?! Хотя чему тут удивляться, если у них все рейсы задерживают. Еще более меня насторожило, когда запускать все три рейса в одну трубу стали одновременно. Наверное, народу было мало и они объединили три рейса в один самолет, подумал я. Учитывая мои скудные познания о маленьких городах Америки, я стал лихорадочно прикидывать, кто первый будет выходить, а главное КАК? Будут сбрасывать по очереди над каждым городом или зависнут над местным аэропортом? Действительность оказалась куда интереснее. Мы все вышли на поле и каждому показали, куда ему идти. Оказалось, что мы летим на каком-то маленьком самолетике, у которого даже его название не поместилось на корпусе. Когда мы вошли внутрь, первое, что пришло в голову, так это фраза «здравствуй, клаустрофобия». Причем не одному мне. С нами летела негритянская мамаша с двумя грудными детьми, а с нею такого же цвета бабушка, которая тоже пробормотала что-то про клаустрофобию, доказав тем самым, что у белой и черной расы таки есть что-то общее, например, клаустрофобия. В самолете оказался один ряд кресел слева и два справа, а в проходе между ними мне пришлось сильно нагибаться. Это означало, что проход по высоте был явно меньше 187 сантиметров, отмеренных мне природой, грубо нарушая тем самым правила противопожарной безопасности, свято соблюдаемые мною в «Клинике Доброго Стоматолога» в Приморском районе города Санкт-Петербурга. Не соблюдались и правила безопасности по ширине прохода. Большинство изможденных шведскими столами американцев протискивались между креслами с таким большим трудом, что все время рисковали оторвать кусок кожи или от кресла, или от себя.

На входе я прошел мимо какого-то белобрысого курносого существа, не очень даже его заметив. А зря! Это существо, как выяснилось позже, было главным номером программы. Возраст американских девушек я так и не научился определять. Где-то лет в 15 они все, как одна, становятся очень похожи на взрослых женщин (по слухам, статус женщин тоже приводится в соответствие именно в этом возрасте). А потом лет до сорока их вообще не отличить друг от друга. Сразу после 40–50 они становятся бабушками и бросаются путешествовать по всему миру. Именно в таком виде мы и привыкли их видеть в туристических зонах нашего города. Ну да ладно, вернемся к девушке. По виду ей можно было дать как 16, так и 26 лет. Маленькая, довольно пухленькая, очень беленькая, с совершенно ничем не выделяющимся лицом. Выяснилось, что она единственный член экипажа, помимо пилота, который будет общаться с нами во время полета. Когда все уже расселись, негритянская бабушка вдруг вскочила с кресла и выбежала из самолета. Лично мне это не понравилось, и я занервничал. Во-первых, я не люблю, когда по летному полю ночью бегают старушки, тем более черного цвета. Это же сплошная мимикрия! Ее могут задавить, не заметив, а я, судя по всему, был единственный врач на ближайшие десять километров пустого ночного аэропорта города Денвера, да и то стоматолог, а не патологоанатом. Во-вторых, до отлета оставались минуты и из-за этой суицидальной бабушки рейс могли опять задержать, что к тому моменту уже изрядно раздражало. Похоже, что я нервничал гораздо больше, чем наша стюардесса. Она просто проводила бабушку грустными глазами, при этом на лице ее не дрогнул ни один мускул. Через минуту девушка медленно-медленно пошла по очень небольшому салону и стала считать всех по головам, причем в буквальном смысле. В каждого она тыкала пальчиком и что-то шептала под нос. Считала она плохо, т.к. с первого раза у нее ничего не вышло и она пошла считать второй раз. После этого она пошла к кабине и прокричала громко цифру, указав, что это если не считать бабушки, которая убежала. Пилоту что-то не понравилось в этой цифре, даже с учетом убежавшей бабушки, и девушка, тяжело вздохнув, пошла считать нас снова. Потом они монотонным голосом долго торговались с пилотом, после чего пилот махнул рукой и сказал, чтобы она закрыла дверь, причем про бабушку никто и не вспомнил. Девушка так лениво повернула ручку, что мне даже захотелось встать и подергать дверцу, все казалось, что она ее не до конца прикрыла и нас всех сдует в щель. Потом наша стюардесса подошла к первым двум пассажиром, посмотрела на них внимательно и тяжело вздохнула. Пассажиры насторожились. Не дрогнув ни одним мускулом на лице, девушка тем же монотонным голосом попросила их пересесть на самые задние кресла. Пассажиры удивились. Девушка тем же монотонным голосом объяснила, что «самолет наш маленький, и у него что-то там с балансом сложное, а чего – я сама не понимаю, а вы тяжелые и лучше вам сидеть сзади, чтобы самолет не перевернулся». Два бледных пассажира быстро унеслись назад, а третий вдруг задал вопрос о том, сколько нам лететь. Девушка задумалась и с тем же грустным выражением лица ответила «наверное, час, а может, два, не знаю». Вообще слова «я не знаю», похоже, были у нее словами-паразитами, она их произносила чаще, чем русские грузчики матерятся. Тут уже у меня не выдержали нервы и я начал интересоваться, а сообщили ли экипажу, куда лететь, или скажут только после взлета? Ничего себе разница, час или два! Девушка так же грустно пояснила, что самолет маленький, а потому если ветер попутный, то он летит быстро, а если ветер встречный, то он вообще не летит. И тут всех прорвало. Весь самолет стал ржать. Всем уже было наплевать, куда мы летим и как. Все смотрели с умилением на это маленькое создание, и каждое ее слово с этого момента сопровождалось таким взрывом хохота, как будто перед нами стоял самый известный комик в стране и неистово всех веселил. А девчонке вдруг тоже стало весело, и она стала корчить гримаски, после каждой из которых от умиления хотелось погладить ее по голове. Оказалось, что когда она улыбается, то у нее делается такая шкодная мордочка, которой во всей Америке не сыскать. Тут она ушла к себе и вернулась с телефонной трубкой. Трубку она почему-то прислонила не к уху, а держала кверху ногами и говорила в нее, как в микрофон. Говорила она что-то очень долго, глядела в потолок и регулярно хитро улыбалась. Судя по всему, говорила она о том, что мы все скоро взлетим и скорее всего сядем в Сент-Луисе. Но включить трубку она забыла, а потому никто ничего не слышал, о чем ей и крикнули. «Не слышно!» – крикнули ей. Девушка задумалась, а потом задала вопрос, от которого все опять стали кататься по салону: «Что, совсем?». «Ага, совсем», сказали мы. Тогда она пошла обратно, включила трубку, но решила пошутить и стала открывать рот и шевелить губами, но ничего не говорить, при этом шкодно хихикая. Тут уже ржали все так, что самолет стал откатываться от ангара. Потом девушка таки договорила все ритуальные фразы и даже сказала свое имя, которое никто все равно не расслышал. Ее переспросили, она задумалась на секунду, а потом сказала: «Меня зовут Мелисса, только вы не пишите на меня жалобы, ладно? Я сегодня так устала!» После этих слов все умилились и даже хотели послать ее поспать, чтобы она отдохнула, дать ей сахар, конфеток. Но девушка оказалась благодарной и решила сделать нам всем приятное. Она долго говорила по трубке с пилотом, после чего радостно сообщила, что расчетное время полета один час и тридцать две минуты, но опять добавила, что это уже как повезет, вызвав новый острый приступ радости в наших рядах. Я даже сфотографировал ее на память, но она очень просила стереть фотографию, т.к. она сегодня никакая. Последний вопрос был о том, почему свет в салоне выключен. Мелисса долго думала, а потом сказала: «Не знаю, обычай такой, наверное, его всегда выключают на время полета. А Вы включите личную лампочку, и Вам будет светло». Самолетику повезло, ветер не дул ему в морду, и мы замечательно долетели до Сент-Луиса, причем это получился самый приятный и запоминающийся полет. По поводу бабушки есть предположение, что она просто провожала дочку с двумя детьми. Других вариантов не вижу. Хотя и непонятно, как это охрана аэропорта, которая с лаем бросается на любую десятицентовую монетку у тебя в кармане, позволяет людям без билетов бегать по летному полю без сопровождения. Впрочем, если бы она упала и стала биться в припадке, крича, что ее не пропускают из-за цвета кожи, то из соображений политкорректности ее пустили бы везде даже с пулеметом, лишь бы не связываться.