Дневник обезьянки (1957-1982) - Джейн Биркин

Завтра наш поезд. Я иду на телешоу «Ex-Fan des sixties»[174].

* * *

На записи в Лондоне «Ex-Fan des sixties» Серж дико на меня разозлился, потому что я никак не могла попасть в ритм припева: там надо было сделать паузу и только потом спеть: «Ex-Fan des sixties». Он на меня наорал и пытался отлупить линейкой, пока не вмешался наш художественный руководитель Филипп Лериком. Он сказал, что у меня что-то заело и лучше перенести запись на сентябрь. В оригинальной версии песня заканчивалась словами: «…и бедная Дженис Джоплин». Но два месяца спустя Серж добавил к этому имени еще два: группу T-Rex и Элвиса. Когда умер Элвис Пресли, мы с Эндрю взвыли от боли, а папа, который был с нами в Крессвее, сказал: «Жалко беднягу».

* * *

Серж заканчивает работу над сценарием. Иногда мне очень не хватает Мэгги. Мне приснился сон, как будто она – белка и ей грозит опасность, а я стараюсь схватить ее своими огромными руками и защитить от Лос-Анджелеса. Это глупо. Она настолько сильнее меня, и у нее комический талант. В Голливуде ей понравится. Она очень странная, Мэгги. Хотелось бы мне быть ей в чем-нибудь полезной, например, помочь забронировать номер в отеле.

Я хочу вернуться в Париж, повидаться с мадам Азан. Мне кажется, она нуждается в моей помощи. Хорошо бы у меня была пышная грудь, и она могла бы уткнуться в нее головой, как в «Шепотах и криках» Бергмана. Я чувствую себя какой-то недоделанной, как будто я – голый скелет, а ей требуется материнская мягкость.

Подобные мысли бродят у меня в голове всю последнюю неделю. Люди такие разные. Неважно, что они говорят, потому что в действительности для них главное – это их амбиции. Женщины всегда ищут какой-нибудь прием, позволяющий им почувствовать себя самодостаточным существом – не приложением к кому-нибудь другому, не его «дополнением», а собой. Почему считается, что быть «обыкновенным» – нормально? Может, это как раз другие – заурядные пустышки? Какое счастье знать, что ты не один. Мои собственные страхи, которые я под влиянием близкого мне человека считала безумными, на самом деле просто неудобны для других людей. Слава богу, что у меня есть Кейт, Шарлотта и Серж. Они не всегда понимают меня, но они всегда рядом, и это не дает мне ощутить себя какой-то чудачкой.

Я до сих пор так и не повзрослела. Нечасто встретишь такого человека, как Серж, который позволяет тебе совершенствоваться, подняться над собой; он не слишком интересуется тем, что со мной происходит, зато он на меня и не давит. Я думаю, что он меня любит, как я люблю его. Я ни на что не способна, если не чувствую на себе его взгляда – одобрительного или осуждающего. Мне нужен его взгляд, нужна его сила, даже если порой он внушает мне стремление пойти против его воли. Он должен быть рядом, потому что помогает мне стоять ногами на земле, а иногда – и воспарять в небеса.

Пятница

Серж закончил работу над «Затемнением». Он нашел твист, который долго искал. Выглядит довольно театрально и в то же время мрачно. Париж кажется отсюда таким далеким… Я слышу звон колоколов с кладбища, на котором воздвигнуты величественные памятники погибшим в войнах 14–18-го и 39–45 годов. Полагаю, такие же стоят и в Крессвее. Над церквами видны луковки куполов.

Вчера вечером я сунула Кейт под подушку целый пакет сладостей – накануне у нее выпал молочный зуб. Скоро у нее все молочные зубы сменятся… Я чуть не устроила в отеле пожар, когда пыталась подпалить пакет, чтобы он выглядел так, словно его и правда обгрызла мышка. Австрийская мышка, которая оставила на пакете надпись: «Meine Kinder». Получилось неплохо!

Только что в вагон заглянул проводник из поезда на Инсбрук с приклеенным к губе окурком и сказал, что в Швейцарии кто-то выкрал из могилы тело Чарли Чаплина. Он сказал об этом небрежно, словно речь шла о похищенной сумочке.

Пишу в постели. Дети хихикают в соседней комнате. Какое счастье быть такими юными! И как мне повезло, что они у меня есть. Собственное детство представляется мне таким далеким, оно кончилось двадцать лет назад, а я и не заметила, как оно пролетело. Хорошо бы объяснить им, как важно не терять в жизни ни секунды.

16 марта, Вена, отель «Захер»

Два восхитительных дня. В пятницу уехали с Сержем. Выпили в баре с Одиль и Луи и вернулись к себе в люкс. Поначалу мы просто хотели снять двойной номер. Но когда мой русский князь увидел салон, обитый красным атласом, он не смог устоять, даже под угрозой разорения. Все выглядит очень эротично и тонко, в духе Висконти. Как давно мы не оставались одни. Египет, Лондон, потом мое турне с сольным диском… Нам предстоит компенсировать полугодовой дефицит близости.

Завтра Одиль ведет нас осматривать Вену. Я – с загипсованной ногой; спасибо уроду, который налетел на меня в «Ка-стеле»! Здесь повсюду сплошной Климт, но я предпочитаю его картины раннего периода, пока он не начал добавлять в них золото. Мы побывали на могиле Малера, очень строгой – только имя и даты жизни и смерти. Меня она странным образом взволновала. Осмотрели замечательный дом, построенный Отто Вагнером, в котором жил богатый художник Эрнст Фукс. Потом побывали в доме Зигмунда Фрейда. Это две крошечные комнатки с восстановленным интерьером, видели его черную шляпу и такого же цвета чемодан. Серж и Луи оставались в отеле, куда мы и направились. Ужинали с Нана Му-скури в небольшой комнате; музыкант играл на цитре тему из «Третьего человека». Я вспомнила Кэрола и расплакалась.

Провели с Сержем восхитительную ночь. Он заметно продвинулся в работе над сценарием и кажется счастливым. К нам в номер пришла Одиль. Ей не спалось, и мы заказали розового шампанского. Наверное, официант решил, что мы собираемся устроить дебош! Я была в бледно-розовой ночной сорочке, и мы все трое лежали на диванах.

Назавтра мы навестили Одиль и Луи у них в номере. С нами была Нана. Без косметики она похожа на девочку. Узнали о смерти Клода Франсуа – он погиб в собственной ванне от удара током. Мы потрясены этой новостью – ему было всего 39 лет, и энергия била в нем ключом. Говорят, что он умер из-за того, что дотронулся мокрыми руками до электрической лампочки. Поневоле задумаешься о краткости человеческой жизни и о том, сколько осталось каждому из нас. Трудно вообразить себе умершим человека, который вообще не умел стоять на месте.

Видели полотна Кранаха. Больше всего мне понравился Веласкес, потому что на его картинах изображена принцесса Маргарита-Тереза, похожая на Кейт. Это сходство трудно определимо, но для меня совершенно очевидно: какая-то печаль в глазах, очертания рта… Я смотрю на портрет принцессы в 4 года – это Кейт. Другой портрет, на котором принцессе 6 лет, – снова Кейт. Принцессе 11 лет – я вижу Кейт. Носы у них разные, и, когда я показала Кейт фотографию портрета, принцесса ей не понравилась, но они все равно очень похожи. Кстати, Веласкес любил эту девочку больше других королевских отпрысков. Она такая нежная, такая утонченная. Я надолго застыла перед этими полотнами.

Ужинали в «Захере» с Луи, Одиль и Наной. Потом я помчалась на кладбище Центральфридхоф посмотреть на могилы музыкантов. Здесь похоронены Брамс, Бетховен, Штраус. На могиле последнего воздвигнута очень необычная статуя. Еще более странная статуя на могиле Гуго Вольфа: видишь перед собой то ли блаженного, то ли полусумасшедшего… Я настояла, чтобы по пути в аэропорт мы заехали на ярмарку и посмотрели на колесо обозрения, построенное Кэролом. Мы с Сержем его сфотографировали. Как все это странно: колесо на месте, а Кэрола уже нет. Мы перешлем фотографии Пемпи.