Дневник обезьянки (1957-1982) - Джейн Биркин

* * *

Сентябрь, «Смерть на Ниле»

Мы с Сержем улетели семичасовым рейсом. В самолет мы садились с тяжелым сердцем, потому что оставили детей с новой няней. Меня предупредили, что в Египте полно заразных болезней, и я сделала пять прививок против всех мыслимых бактерий. Еще мне сказали, что пить воду из Нила смертельно опасно, потому что она отравлена, что там в изобилии водятся змеи, а температура составляет 50 градусов в тени.

Мы летели бизнес-классом. Билет Сержу я купила сама, потому что категорически не хотела лететь туда одна. Еще один билет я забронировала для папы, надеясь, что он присоединится к нам, если немного спадет жара. Мы переночевали в ужасном современном отеле. Дышать в нем было совершенно нечем. Рейс на Асуан вылетал на следующее утро, в 5 часов, но мне хотелось посмотреть на пирамиды, поэтому мы с Сержем вызвали такси и к вечеру туда поехали. В сумерках все выглядело скорее идиллически: отовсюду слышится незнакомый говор, и вдруг перед тобой вырастают три горы. У меня на шее висело колье из цветков жасмина. Вокруг витали тяжелые восточные ароматы. Пыльные пирамиды, сфинкс, словно возникающий из песка… Честно говоря, пирамиды не показались мне такими уж огромными, особенно по сравнению с небоскребами, которые мне случалось видеть. Только задним числом я поняла, насколько они необыкновенные…

Серж испугался, когда наш проводник захотел показать нам захоронения. Он не испытывал ни малейшего желания лезть в какую-то черную дыру с зажигалкой в качестве единственного источника света. Но я все-таки решила пойти. Там было довольно мрачно. Серж подозревал, что проводник задумал что-то недоброе. Короче говоря, я сказала: «Hum how lovely!»[160] – и быстренько выбралась наружу.

На следующий день мы улетели в Асуан. Стояла страшная, удушливая жара. Самолет вылетал с военного аэродрома, и нам не позволили сделать ни одной фотографии: вдруг мы израильские шпионы? Серж немного нервничал, все-таки он еврей[161]. В Асуане от окружающих пейзажей волосы шевелились на голове. Мы ехали в машине со скоростью 200 километров в час. Ни одного верблюда нам не встретилось – только песок, песок и песок. Нас привезли на побережье Нила, через который мы переправились на пароме. В шикарном отеле «Обе-рой», которым управляли индийцы, нас уже ждала вся съемочная группа, в том числе Саймон Маккоркиндейл и Лоис Чайлз. Нам предоставили очень хороший номер, и я даже пожалела, что не привезла детей, – все выглядело очень цивилизованно.

Сняли мою первую сцену на пароходе – ту, в которой я нахожу труп и с воплем выбегаю из каюты. Первый ассистент режиссера Тед Стёрджес вел себя безупречно, зато Гиллермин только и делал, что орал: «Walkfuckingfaster, Jane!»[162] От жары и от страха меня трясло. Эту сцену сняли и перешли к следующей: «Она в истерике бежит на палубу». Вроде бы он остался доволен. Сказать, что обстановка на площадке была напряженной, значит не сказать ничего. Из-за бесконечных «факов», которые Гиллермин раздавал направо и налево, весь технический персонал и все его помощники постоянно находились в стрессе. Вместо того чтобы сказать: «Повернись направо», он предпочитал формулировку: «Направление север-северо-восток». Человеку, не имеющему ни компаса, ни морского опыта, довольно трудно понять подобные инструкции.

Серж сидел в баре и спокойно потягивал какой-то ядовитого вида напиток.

Все ждали появления «шишек»: Бетт Дейвис, Питера Усти-нова, Миа Фэрроу и остальных. Они приехали через неделю. Гиллермин за это время показал себя с более человечной стороны, и я стала относиться к нему намного лучше, во всяком случае, когда мы встречались в баре. У меня сложилось впечатление, что он сам побаивается приезда «шишек».

Но вот они прибыли. Мы выворачивали шеи, стараясь рассмотреть каждого и каждую. Устинов жутко страдал от жары, но выглядел жизнерадостным; Нивен вел себя как истинный джентльмен (в нем я не сомневалась); мисс Дейвис постоянно где-то пропадала. Как-то я поднималась по лестнице, когда меня догнал Дэвид Нивен и обнял со словами: «Ну хоть кто-то для поднятия настроения! Как поживаете, lovely[163]?» Как мило с его стороны, подумала я, особенно учитывая, что мы не знакомы.

Каждый день перед нами вставал один и тот же вопрос: за каким столом и в какой компании есть? По отелю сновали туда-сюда туристы, среди которых, по-моему, не было ни одного моложе 80 лет. Ночью у одной пассажирки открылось кровотечение, и вся палуба была заляпана кровью. Технические специалисты были душки, особенно парень по имени Чанки Хьюз. Если он видел, что нервничаю, всегда говорил: «Да не волнуйся ты так, лапочка».

Наконец приехала Миа Фэрроу со своим сыном Флетчером, приемной дочерью кореянкой Сун-И и няней. Я снова пожалела, что не взяла с собой своих детей. Если я не снималась, делать весь день было решительно нечего, разве что торчать в баре, потому что возле бассейна было слишком жарко. Миа оказалась совсем не такой, какой я ее себе представляла: ни капли сексапильности, просто девочка. Ей нравился Эндрю, и поэтому со мной она вела себя очень приветливо. Ее дети не отличались большой воспитанностью, например, обожали плеваться в незнакомых людей. Я думаю, она очень смелая. Во всяком случае, рядом с ней я чувствую себя трусихой. В ней есть что-то от Питера Пэна. Плюс чувство юмора.

* * *

Как-то раз Джон Гиллермин крикнул: «Все, кто не занят никакой хренью, марш на другой борт!» Миа, точно повторяя его интонации, шепнула мне на ухо: «Как думаешь, а на другом борту мы сможем продолжать не заниматься никакой хренью?» Гиллерман услышал ее шепот и сказал: «Мисс Фэрроу, когда вы научитесь снимать кино, будете вставать в четыре утра. Завтра снимаем вашу сцену». Я стояла, уставившись на носки своих туфель.

* * *

Туристы донимали Сержа вопросом, не собирается ли он дать концерт в Асуане. Они спутали его с Андре Превином[164], что совсем его не радовало.

А потом случилось чудо. Приехала Мэгги Смит. После долгого путешествия она была сама не своя, тем более что по дороге потеряла чемодан, в котором у нее хранилась обувь и лекарства. «Darling[165], ни одной пары туфель. Эти bloody[166] итальяшки сперли мой чемодан. В Торонто был шторм. Кошмар, nothing to discuss![167]» Это было ее любимое выражение.