Дневник обезьянки (1957-1982) - Джейн Биркин

Они смотрели по телевизору передачу про кабинет акупунктуры, в котором лечили собак. «Но эти собаки не курят!» – возразила Шарлотта. Ее способность рассуждать логически, как взрослый человек, порой ставит меня в тупик. Шарлотта всегда абсолютно искренна. Она не умеет притворяться, даже если это оборачивается бестактностью. На самом деле я сделала это открытие после того, как умерла Нана. Все мы ужасно горевали. Серж плакал, Кейт рыдала в голос, я ходила с опухшими глазами. Серж перешел спать на диван, где обычно лежала Нана. Шарлотта? Она играла на кухне в мячик.

– Нана умерла, – сказала я. – Это очень печально, тебе не кажется?

– Конечно, печально, – ответила она спокойным голосом, который я приняла за равнодушный. – А почему папа плачет?

– Потому что Нана умерла. Ты же знаешь, Шарлотта.

– А, понятно.

Вот и вся ее реакция. Два месяца спустя мы перезахоронили Нану в моем саду в Нормандии. Жизнь продолжалась.

…Я услышала громкий плач, доносившийся с вершины холма, и выскочила на улицу. Шарлотта рыдала взахлеб, и Кейт тщетно пыталась ее успокоить. «Что случилось?» Кейт рассказала, что, когда они поднялись на холм, Шарлотта вдруг побледнела и расплакалась: она увидела могилу, в которой была похоронена Нана. Бедная девочка принялась скрести ногтями землю и причитать: «Ее больше нельзя потрогать! Ее больше нельзя потрогать!» Она столкнулась с реальностью смерти. Не с болезнью, не с похоронами, а с простым фактом: умершего больше нельзя потрогать.

В другой раз, когда мы сидели в ресторане, она нарисовала собаку – разумеется, это была Нана. Она хотела подарить рисунок Сержу.

– Если я дам ему рисунок, он расстроится? – спросила она.

– Нет, не думаю, – ответила я.

Серж посмотрел на рисунок и заметил:

– Ты забыла нарисовать ей соски.

И Шарлотта принялась старательно дорисовывать недостающие детали. Вдруг на лист бумаги упала крупная слеза. Шарлотта вспомнила, как выглядели эти розовые кнопки на пузе собаки, и не сдержалась. Так она устроена. Скрытная, вся в себе, но очень верная и ничего не забывающая. Я уверена, что она неосознанно завидует Кейт. Она часто говорит, что Кейт повезло, потому что она несколько лет была единственным ребенком в семье и ей ничего не надо было делить на двоих. Честно говоря, эта мысль раньше никогда не приходила мне в голову. Я думала о переживаниях Кейт, о том, как она воспримет появление младшей сестры, но только не о чувствах Шарлотты. Сейчас я ее понимаю. Я часто беру ее куда-нибудь с собой, только ее одну, и о чем-нибудь ей рассказываю. Она помнит каждое сказанное мной слово, каждый мой поступок по отношению к ней. И все это она держит в себе.

Сколько раз я невольно обидела тебя? Моя маленькая Йот-та, мое грустное сокровище. Я знаю, что у тебя светлая душа. И такая яркая личность, что порой мне кажется, что ты живешь на земле давным-давно. Ты такая умная, что рядом с тобой я иногда чувствую себя полной дурой. Такая утонченная, что я выгляжу неотесанной деревенщиной. Я думаю, что у тебя много разных талантов, и каждый из них уникален.

У Шарлотты очень своеобразное чувство юмора, редко встречающееся у детей. Она умеет смешить людей как профессиональный клоун. Очень ранимый клоун. По-моему, она прекрасно знает себе цену и нисколько в себе не сомневается. Она ленивая. Она хочет всегда и во всем быть первой и злится, когда это у нее не получается. Иногда она помогает Кейт. В свои семь лет она умеет быть не менее саркастичной, чем Серж. Стремление во всем быть лучшей, самой хитрой, самой умной избавляет ее от страха. Она нисколько не боится Сержа и разговаривает с ним на равных. Она понимает, что ничем не рискует, тогда как Кейт приходится вести себя осторожно.

Знаешь, Шарлотта, в один прекрасный день мы с тобой вместе посмеемся над всем этим, в том числе над твоей ревностью к чужим воспоминаниям.

Если я заговариваю о каком-нибудь событии, случившемся много лет назад, или о старом фильме, она непременно спрашивает: «А я тогда уже родилась? Или была одна Кейт?»

В тот день, когда ты родилась, ты сделала своего отца счастливым. Как, разумеется, и меня. Целую тебя. Я тебя люблю и буду любить всегда.

* * *

В то лето Анн-Мари Рассам, жена Клода Берри (мы с Сержем дружили с этой парой) посоветовала Мишелю Пикколи предложить мою кандидатуру на главную роль в фильме «Блудная дочь» некоего Жака Дуайона. Почему-то я решила, что это пожилой седовласый протестант, чем-то похожий на Алена Рене. Каково же было мое удивление, когда, открыв дверь на звонок в нашем доме, я увидела на пороге невероятно красивого молодого мужчину с горделивой, как у индейца, осанкой. «Что вам угодно?» – спросила я и услышала в ответ, что его зовут Жак Дуайон и что он пришел поговорить со мной о сценарии его будущего фильма. Он хотел предложить мне сыграть роль главной героини – молодой женщины, влюбленной в собственного отца и переживающей глубокую депрессию. Я пригласила его войти. Кажется, я сразу провела его в свою комнату – свое убежище, где хранились мои вещи, детские сувениры, фотографии, мои дневники и письма, – чтобы он понял, что я не игрушка Сержа, а самостоятельная личность. Серж в это время был внизу, заказывал лучший столик в лучшем ресторане, намереваясь, как всегда, «дирижировать» (его выражение) ужином. Возможно, я даже поцеловала Жака, чем немало его удивила. Но во мне горело желание заинтересовать его собой, дать ему понять, что на самом деле мне очень близка депрессивная героиня из его потрясающего сценария.

* * *

Сентябрь

Моя депрессия пошла на спад. Я в поезде, еду в Париж.

Только что вышел фильм, который мы снимали в Лугано[177]. Чертовы прокатчики настроены хуже некуда. Не верю, что фильм до такой степени плох. Вчера я спросила у одного из них по телефону: «Рецензии появились?» И услышала в ответ: «Чем позже они появятся, тем лучше. Так у фильма будет хоть какой-то шанс на прокат». Очень смешно. Во всяком случае, достаточно, чтобы единственная в картине звезда поспешила покрасоваться на телеэкранах и нараздавать интервью. Но даже если фильм провалится, что за катастрофа? Все когда-нибудь переживают неудачу.

Мне прислали сценарий американского сериала, в котором мне предлагается вскарабкаться на Эйфелеву башню. Интересно, как они планируют заставить меня на это пойти, даже если заплатят два миллиона! И Ольге, если она рассчитывает на свои 10 процентов, придется заняться альпинизмом.

Серж расстроен тем, как движется работа над фильмом. У нас уже неделю живет сын Моше Даяна, пишет вместе с Сержем сценарий. Лично я думаю, что фильм Сержа должен оставаться фильмом Сержа, а не превращаться в плод компромисса. Не знаю, что будет дальше. Может, он поищет другого продюсера? У них все меняется каждый день, и я в их дела не вмешиваюсь, тем более что Арнон[178] и Серджо ведут себя как влюбленная пара. Ты критикуешь А., и Серж с тобой соглашается, но потом тебе звонят и объясняют, как ты не права, потому что А. – прекрасный человек и умеет находить звезд. Сержу все это льстит. Эта история тянется уже месяц.