Дневник обезьянки (1957-1982) - Джейн Биркин

Без даты, Вена

Лежу в постели, уютно накрывшись пледом, и смотрю телевизор. Ужинала я тоже лежа: мне нельзя надевать джинсы, потому что от них на моем совершенном теле могут остаться следы[181]! По сравнению с прекрасными юными – и пышногрудыми – созданиями, которые вьются вокруг меня, я чувствую себя старой калошей. Я замазала растяжки на ногах – и за работу! Сейчас семь, а снимаем мы до полуночи.

Утром приехали Шарлотта и Кейт. Кейт положила в коробочку свой молочный зуб и теперь ждет ответа от австрийской мышки. Художник-постановщик написал для нее записку на немецком языке, чтобы она поверила, что за зубом и правда приходила мышка. Завтра она найдет принесенные взамен сладости и игрушки (Серж постарался). Мне не терпится услышать ее рассказ о знакомстве с австрийской мышкой.

У девочек каникулы, и завтра я хочу отвезти их на кладбище: пусть приобщаются к культуре. 1 ноября здесь отмечают День поминовения усопших; думаю, будет выглядеть впечатляюще. Мадам А. вернулась в Париж. Серж водил детей ужинать в ресторан «Захер», в котором музыкант играет на цитре. Вчера мы провели восхитительный вечер с Шабролем и его хорошенькой любовницей, как всегда как две капли воды похожей на его жену! Пили до двух часов ночи и хохотали по поводу и без повода. Серж спросил: «Хочешь на ужин хельмут-бургер?» – на что Шаброль ответил: «Спасибо, нет, мне его и в кино достаточно».

Вчера был прекрасный день. Я водила Изабель, Кейт и Шарлотту на Центральное кладбище Вены, где есть Аллея композиторов. Громкие имена – Бетховена и других – произвели на них большое впечатление, но все же не такое, как белки, скакавшие по могилам. Жалко, что мы не прихватили с собой орешков, а то могли бы их погладить. Потом мы пошли на еврейское кладбище, гораздо менее ухоженное и романтичное. Мы углублялись все дальше, по тропкам, заросшим сорной травой. Шарлотта стянула с какой-то могилы венок и положила его на другую, заброшенную. Погода была пасмурная; каркали вороны. Вдруг я увидела, как из могилы с каким-то бульканьем встает полуразложившийся труп. Господи, как же я заорала! Кейт и Шарлотта тоже закричали. Изабель застыла на месте, окаменев от ужаса. «Труп» – это был огромный фазан – поднялся над нами и улетел. На наши вопли сбежались редкие в этой части кладбища посетители, в том числе полицейский с собакой. Убедившись, что нас никто не убивает, он объяснил нам, что на кладбище принято вести себя тихо. Я, как могла, пыталась изобразить фазана: хлопала руками, как крыльями, и повторяла: «Я испугалась, я испугалась!» – «Идите выпейте чего-нибудь», – посоветовал он, и мы, сгорая со стыда, двинулись в ресторан, где нас уже ждал Серж. Потом мы вернулись в отель, где нам сказали, что по случаю праздника все музеи закрыты. Мы решили сходить в парк аттракционов и покататься на колесе обозрения. Серж с нами не пошел. Колесо оказалось огромным. Шарлотта верещала от страха, я закрыла лицо руками, зато Кейт была в восторге. Потом, движимая материнской любовью, я согласилась забраться на орудие пытки: штуку, которая вертелась вокруг своей оси и не желала останавливаться. Под конец мы заглянули в тир и постреляли по мишеням. Это мне понравилось.

Возвращение в отель «Захер». Ужин в чопорном, но великолепном красном баре. К нам присоединился Матьё Карьер[182], ради такого случая даже нацепивший галстук. Мы с Шарлоттой собрали все зубочистки и играли в микадо. Шарлотта соорудила из них дом своей мечты, а потом выложила из них же буквы «милая мамочка». Я была тронута, а Серж смешал все зубочистки в кучу, потому что Шарлотта не написала «папа». После ужина Серж с Матьё и его невестой отправились исследовать ночную Вену, а я пошла укладывать Шарлотту спать.

Не могу заснуть. Время два часа ночи, а Сержа все нет. Я приняла таблетку ноктрана, но сна ни в одном глазу. А мне вставать в семь утра! Серж вернулся в 2:15 и начал пересказывать мне свои ночные похождения. Через четыре часа зазвонил будильник. Я проглотила яичницу-болтунью – и бегом на работу!

Ава по-прежнему в больнице, бедняга. Серж уезжает в воскресенье; Кейт и Шарлотта – в понедельник. Значит, я снова останусь одна. Жак каждый день присылает мне письма. Он растерян и опечален, а я не знаю, что мне делать. Это я во всем виновата. Я получила от него не меньше восьми писем, и все ужасно грустные. Хорошо бы они с Сержем вместе поужинали в Париже; это подняло бы ему настроение. Серж слишком много пьет. Надеюсь, в Париже он в мое отсутствие будет вести себя осмотрительно. Мадам А. обещала за ним присмотреть, но разве за ним уследишь, если он в четыре часа утра отправляется на площадь Пигаль? Хо-хо, хотела бы я знать, что мне делать.

Декабрь. Ава умерла

Я проснулась поздно, вся в поту. Вчера после работы я легла спать. Не ужинала, не завтракала. Чувствую себя заледеневшей и выжатой как лимон. Меня преследует образ Авы. Когда я просыпаюсь, моя первая мысль – о ней. Днем мне без конца напоминают о ней самые незначительные вещи. Вчера в кафе случайно забрела группа солдат. Аве нравились солдаты. На съемочной площадке полно статистов в солдатской форме. Я расплакалась. Гример на меня наорал. Сегодня мне почудилось, что пахнет Авой, уже заболевшей Авой, и этот запах исходил от меня. Я разодрала на себе ночную сорочку; точно, это был тот же самый запах. Я испугалась, но в то же время хотела вдыхать его снова и снова, почувствовать ее присутствие, увидеть ее обметанный язык, ее глаза, ее пожелтевшее лицо, похожее на полную луну туманной ночью. Я хочу, чтобы она была жива! Это не надежда, это нечто большее. Слушай, ты не можешь взять и умереть! Она знала, что умирает? Она это знала? Ей было страшно? Я никогда этого не узнаю.

8 января, несчастный случай в Лондоне

Кажется, я знаю, что хуже всего на свете. 24 декабря я была с детьми в Лондоне. У Сержа был концерт в Париже. Мы прилетели днем и поехали к маме. Позвонил Эндрю и предложил сводить детей на ночную службу в собор Святого Павла. Я одобрила эту идею, потому что намеревалась приготовить им рождественские подарки. Кроме того, я была уверена, что служба в соборе будет очень красивой. Эндрю зашел за ними в 23 часа. Кейт не очень хотела идти – она неважно себя чувствовала, но сестра и Барнаби[183] все-таки ее уговорили.

Я прогулялась с папой и посмотрела «Поющие под дождем». Потом позвонил Макс. Я перебежала через дорогу, чтобы выпить с ними по стаканчику. Было весело, потому что Трейси, дочка Пемпи, тоже набивала подарками рождественские носки для детей. Я чувствовала себя усталой и почему-то грустной, какой не была со времени возвращения из Вены. Около полуночи раздался звонок в дверь. Папа. По его лицу я сразу поняла, что что-то случилось. И я не ошиблась.