Придон - Юрий Никитин

Все население и даже воины бросились гасить пожары, и тогдаартане ворвались в казавшуюся неприступной крепость. Разъяренные упорнымсопротивлением, они вырезали всех защитников, разграбили город и перебили всех,кого отыскивали даже в подвалах, на чердаках. Пьянея от крови ибезнаказанности, детей поднимали на пиках, с женщин срывали одежду, насиловалипрямо на площадях, отпускали, строго-настрого запретив одеваться, ибо всекуявы – животные, свиньи, а свиньи должны ходить голыми.

На второй день Придон вывел всех до единого из крепости, аВяземайт сказал торжественно:

– Взгляните на эту… черную вежу!.. Отныне она такой иостанется – черной. И будут ее звать Черной Вежей, ибо для куявов деньстал черным.

Закопченные, почерневшие от дыма и гари развалины крепостичернели на нежном голубом небе, как грех, как проклятие, как преступление.

Придон оглядывался на горящую крепость с отвращением. Доэтого он водил отряды удальцов, отважно сражался, захватывал богатую добычу,всякий раз покрывая себя и своих людей славой, но города в прошлые лихие налетыбрать не приходилось. Знал, как захватывают, слышал от старых воинов про всеуловки, запоминал, жадно схватывал все, что рассказывали о воинском умении,приемах, хитростях, ловушках, но в рассказах всегда было больше славы, отваги,и совсем опускались всякие мелочи вроде избиения безоружных. А сейчас уже неудастся свалить на то, что бесчинствует куявская чернь. В Белой Веже обошлосьбез этих ублюдков, но, теперь уже видно, бесчинство заразно. Как ни закрывайглаза, но признайся хотя бы себе, что убивали, насиловали и бросали в огоньвопящие жертвы сами охмелевшие от крови и безнаказанности артане.

Он молча повернул коня, Крок крикнул удивленно:

– Куда? Там пустой лес!

– Поохочусь, – буркнул Придон.

Конь пошел вскачь, деревья приблизились, ветка хлестнула полицу, и внезапно в самом деле решил найти след какого-нибудь зверя и погнатьчерез буреломы, завалы, овраги. Может быть, из памяти уйдет или хотя быотодвинется на задний план этот горящий город с окровавленными трупами наулицах, с обесчещенными женщинами и с их мужьями, распятыми на дверях своихдомов.

Дорожка повела в густой лес, Придон тут же повернул коня ипустил в чащу, избегая дороги, но вскоре наткнулся на хорошо утоптанную тропу,она прихотливо вилюжилась между деревьями, он пустил коня напрямик, наконец-тонехоженое место… и снова наткнулся на тропку, явно не звериную, а протоптаннуюлюдскими ногами.

Озлившись, не стал больше ничего искать, дал коню свободу,тот потрусил легкой рысцой, взмахивал гривой, на ходу срывал гребешки высокихтрав.

Дорога вилась через лес прихотливо, по своим законам, Придонничего не замечал, вздрогнул, только когда впереди молодой статный дуб и яркаярябина, обнявшись ветками, никого не замечая, перешли через тропку, счастливые,а птицы кричали вслед веселое, звонкое, задорное, а то и вовсе игривое,намекающее.

Горечь плеснула в сердце желчью, там застонало, скукожилось.Он поморщился, чуткий конь остановился, терпеливо ждал, пока хозяин слезет,подобно старику, цепляясь за седло.

Придон шлепнул его по толстому крупу:

– Далеко не уходи…

Конь повернул голову и смотрел добрым коричневым глазом.Придону почудились в глазах коня тревога и беспокойство.

– Просто посижу, – сказал он. – Понимаешь,посижу. Почему-то именно в леса уходят, когда хотят подумать. А ты пока травкущипай, тебе думать не надо. Ты – счастливый.

Он осторожно опустился на пенек, тот окружили плотненькие,как простолюдины в давно не воевавшей стране, боровички, чуть дальше собралисьв группу тонконогие аристократичные опенки, по всей поляне ажурный папоротник,зеленеют листочки земляники, уже отцвела, скоро покраснеют ягодки… Смутноподумалось, что боровичкам вроде бы еще рано, что за лес такой, не колдун лигде поблизости…

В голове шум и смутные образы, где и лицо Итании, и скачущиекони, и горы, степь, пожары, блеск топоров, слышен грозный рев, но это нелюдской, не звериный, что-то вроде морского прибоя, но мощнее…

Посвежело, он поднял голову, небо темнеет, из-за верхушекдеревьев наползают сизо-черные тучи.

– Ко мне, – позвал он, поднимаясь. – Видно,не всякий, кто уходит в лес, становится мудрецом.

Конь подбежал с готовностью, Придон прыгнул с разбега,ухватил повод, конь тут же с настобурченными ушами пошел подпрыгивающимгалопом. Деревья мелькали, как прутья плетня, над головой то и дело проносилисьсуковатые ветви, Придон пригнулся к конской шее, чувствуя надежное животноетепло.

Мягкий стук копыт сменился сухим, деревья разбежались встороны, как вспугнутые воробьи, конь выметнулся на широкую, прокаленную солнцемполяну, даже не поляну, а обширное поле, окруженное лесом, только что никем невспаханное, не засеянное.

В спину толкнуло свежим ветром, над головой прогрохоталгром, блеснула молния, и снова грянуло, ближе и ниже, словно некто гнался заним на облаке и метал громовые стрелы.

Справа на поле обрушился ливень, двинулся наклоненнойстеной, и тут сзади на плечи, на голову, на спину будто вылили ушат ледянойводы, прямо из проруби, Придон невольно вскрикнул, захохотал, конь под ним ужене шел галопом, а летел над землей, вытянувшись в струнку.

По всему полю земля сперва взлетала фонтанчиками пыли игрязи. На диво крупные капли били по голове, как камешки из пращи, потом всеполе превратилось в мелкое кипящее фонтанчиками озеро. Далекие горы, лес и дажеближний кустарник скрылись за водяным занавесом, холодным и острым, как настойжги-травы.

Тучи двигались не плоские, а стеной, и по этой стене жуткимшипящим зигзагом пробегали огненные молнии, похожие на трещины в скале, гдепросвечивает расплавленное золото. Следом обрушивались грохочущие удары, земляподпрыгивала, мир глох, звери глубже забивались в норы, и даже конь вздрагивали приседал на круп.

Придон оглох от грохота, ослеп от нещадного блеска молний,потом как-то разом ливень стих, сквозь поредевшую завесу падающей с неба водыпроступил ближний лес, затем и дальний, а потом между деревьями показаласьпокосившаяся избушка. Конь всхрапывал, бока в мыле, клочья пены на удилах.Можно бы, конечно, мелкой рысью вернуться в стан, если отыщет дорогу, но тучине расходятся, двигаются, как герои-поединщики, присматриваясь друг к другу,темнеют от злости еще больше.

Он соскочил у крылечка, бросил поводья на крюк коновязи, дляверности еще и замотал. Конь забрызган грязью по брюхо, будто плыл черезболото, да и у него сапоги в грязи до колен, будто бежал наперегонки с конем.Крыльцо пошатывалось под его весом, из прогнивших досок чвиркали мутные струйкижелтой воды.

Он кое-как почистил подошвы о ступеньку, подобрал толстыйпрут и поснимал липкие лепехи, что как чехлы пытались охватить низ сапог. Издома никто не вышел, хотя он топал и гремел, да и конь прямо перед окном, атакое безлюдье кому понравится. Придон наконец насторожился, поглядывал надверь, опустил ладонь на рукоять топора. Дверь чуть-чуть приоткрыта, внутри домачернота, здесь, на крыльце, даже безопаснее, хотя тучи снова собираются в кучу,громоздятся одна на другую, вжимаются одна в одну, становятся тяжелее, плотнее,вот уже плотность камня…