Иллюзия отражения - Петр Катериничев

– Убийством и разрушением?

– Это очень увлекательно.

– Разрушение – и есть твое настоящее?

– И твое тоже.

– Но в нем еще больше боли.

– Что мне до нее? Она чужая.

– Чужой боли не бывает! Как и чужой войны! Если ты причинил ее, она вернется к тебе!

– После? Потом?

– Да.

– Этого я не боюсь. У меня нет «после». У меня нет «потом». Я даже не думаю никогда над этим. Я просто убиваю время.

– И людей.

– Это увлекательно.

– Может, ты что-нибудь построишь?

– Из песка?

– Хотя бы.

– Бессмысленно. Да и нет здесь песка. Только этот город. Да и тот...

– Что – тот?

– Он как неживой. Его приятно разрушать. Да и вообще. Жить в здешних местах слаще разрушителем.

– Ты снова будешь убивать людей?

– Буду. Чувствуешь, как звучит? «Буду»! Эдак и у меня будет будущее.

– Думаешь?

– Знаю. Люди лучше помнят тех, кто сумел о с у щ е с т в и т ь их страх. Сделать сущим. Люди обожествляют таких. – Человечек вздохнул. – Страх куда важнее всего остального. Без страха невозможны ни власть, ни общество.

– Но есть люди, которые ничего не боятся!

– Конечно есть. Отчаянные. Те, что отчаялись. Устали надеяться. Но и они боятся.

– Чего?

– Снова обрести надежду. Ведь и она окажется ложной. Только смерть освобождает людей от всех страхов: нищеты, потерь, неудач, непризнания, да и от страха ее самой. Разве это не логично?

– Твоя логика линейна.

– Как и этот город. Как и эти люди. Мир – набор шаблонов. Я – освобождаю от них. Как и от страха.

– Так ты – освободитель?

– Да. Ладно, мы славно поговорили. А теперь – прощай. А то все стало как-то тихо, вяло и скучно. Ты никогда не пробовал сунуть палку в муравейник? В детстве?

– Пробовал.

– Вот видишь. Значит, ты меня поймешь. И не станешь сетовать на превратности судьбы. Но я дам тебе надежду. – Карлик хихикнул. – Вас так много, и вы так забавно суетитесь, что даже пули поспевают не за всеми.

Сморщенное личико карлика словно подернулось паутиной, и я понял, что это – паутина прицела.

Я огляделся, ища убежища. Пули выбивали из мостовой фонтаны щебня, люди падали, скошенные очередями, но и бежали они по прямым, словно расчерченным по линейке улицам и не догадывались никуда свернуть. Да и некуда было сворачивать: соседние улицы были так же геометрично правильны, и пули стрелка настигали бегущих по ним так же легко.

А я уселся на ступеньки какого-то дома. Мне все сделалось безразлично. Я видел, как небо то темнеет, покрываясь звездами, то вновь наполняется зарею и следом – светом. А люди были все те же и делали все то же. Шагали по каким-то значимым для них делам, пока светящаяся трасса очереди не обрывала их жизни. И так продолжалось и продолжалось, уже и весна сменила лето, и зима пришла вслед за осенью... А я все продолжал сидеть на тех же ступеньках.

И еще мне подумалось вдруг, что сидеть так можно бесконечно долго, и стрелок не обратит на меня никакого внимания... И со временем я превращусь в тень, и прах ее сотрет ветер... И меня не будет, словно не было.

И я понял, почему все так... Почему люди готовы изо дня в день идти по тем же самым улицам и жить в тех же самых домах... И почему их не волнуют чужие жизни, да и к своим собственным они часто фатально равнодушны...

Большинство людей потерять то, что имеют, боятся больше, чем приобрести то, что хотят.

Я вскочил и побежал, не оглядываясь. Стрелок словно воспрял ото сна: очереди проносились справа и слева, дыбили землю прямо передо мной, а я бежал, не разбирая дороги, ориентируясь лишь по едва заметному движению воздуха там, впереди... Ведь должен же когда-то закончиться этот нескончаемый город?!

И он кончился. Бесконечная даль океана простиралась предо мною, но прямо под ногами была бездна. Я застыл. И услышал позади смех. Стрелок-карлик смеялся весело, заливисто... Потом я услышал его голос:

– Отсюда никто не уходит. Потому что уйти некуда.

Он не лукавил. Он говорил чистую правду. Уйти было некуда. Ему. И тем, что привыкли жить в расчерченных и понятных лабиринтах ритуалов, установлений, правил... Ведь если не настигнет излетная пуля и не собьет упавшая глыба камней, то, согласно правилам, можно стать в этом городе кем угодно – мэром, главою совета, магистром...

Я посмотрел вниз. Не было видно ничего, кроме дымки, но я знал, чувствовал, что... И я – шагнул. Густая синева подхватила меня; полет мой был легок, и вот – тысячи воздушных струй забурлили вокруг, и я понял, что упал в море... Глаза я открыл на глубине и поразился спокойной, неохватной синеве; потом синева сделалась бледней, вода – теплее, я выскочил на поверхность. Нагретый галечный пляж был рядом, в несколько минут я добрался до мелководья, раздвигая податливую воду упругими гребками; несколько раз кувыркнулся в воде, вышел и лег на горячие камни.

Все вокруг было настоящим. И еще я понимал, что спал и видел скверный сон, вот только фраза... Я пытался вспомнить ее и никак не мог... Напрягся так, что губы почти свело судорогой, но наконец выговорил:

– Люди потерять то, что имеют, боятся больше, чем обрести то, что хотят.

– Дронов, ты стал разговаривать во сне? Или – всегда был таким?

Оказывается, я уснул прямо на переднем сиденье автомобиля, припаркованного в тени «Замка снов»: Бетти решила, что именно здесь стоит дождаться выезда Люси Карлсон, чтобы последовать за ней.

– Бывает, – пожал я плечами.

– «Большинство людей потерять имеющееся боятся больше, чем приобрести желаемое...» Ты так сказал?

– Почти.

– Но это же бессмыслица, Дронов. Кто боится приобретать? Все только это и делают!

– Со страхом. Приобретая, меняем жизнь. И с каждым приобретением теряем прежнюю. А поскольку нет гарантии, что рутина новая будет слаще рутины старой... Отсюда страх.

– А что тебе вообще снилось, Дронов?

– Виртуальный город.

– Это теперь модно.

– Хуже. Это многим заменяет жизнь.

– Тебя это страшит?

– Нет. Меня страшит другое.

– И я знаю что.

– Да?

– Откуда ты вышел, уже не помнишь. Куда придешь, еще не знаешь.

Я пожал плечами.

– А уже устал, – продолжала Бетти. – И ты бы бросил все, да вот незадача: как и остальные, ты увяз в этой жизни. Кто-то увязает сызмальства в службе, кто-то, как Сен-Клер, в семейном деле, мы с тобой, Дронов, на этом душном, как мираж, острове... Да, я тоже устала. Но уйти некуда.