Четвёртая четверть - Инна Тронина

— Никакого. Николаев потребовал, чтобы я поклялась Аллахом…

— В чём? — удивлённо перебил шеф. — Ах, да, ты же приняла ислам.

— В том, что ты не посылал меня убивать Ронина или как-то по-другому ему вредить, — пояснила я. — Это было очень важно, и для Горбовского тоже. Николаев уверял генерала, что ты ему поручал то же самое. Сам понимаешь, что это тогда означало. Для тебя, в первую очередь. Я должна была это всё подтвердить…

— И ты отказалась? — дрогнувшим голосом спросил Андрей.

— Да. Я отказалась под протокол, подписала каждую страницу. Но Николаеву этого показалось мало. Он попросил генерала взять с меня клятву на Священном Писании. В моём случае, на Коране. Но, раз Корана не было, Саша сказал, чтобы я поклялась Аллахом…

— В том, что я не посылал тебя с заданием к Ронину?

— Вот именно.

— И ты поклялась?

— Да. Горбовский очень обрадовался. Николаев стоял, как оплёванный. Я дала ложные показания, совершила преступление. Конечно, это плохо. Но неужели я могла допустить, чтобы тебя надолго посадили? А вдруг расстреляли бы?…

— Ну, это вряд ли, — усомнился шеф. — Правда, умри Ронин, я бы сам пулю в висок пустил. Там ведь ещё двое моих людей погибли, отличные ребята. А за помощь спасибо, Ксюша. Я всегда знал, что могу на тебя положиться.

Андрей выпустил из носа кольца дыма, похлопал меня по плечу. Я поёжилась, как от холода.

— Захар мне об этом не говорил. Но теперь я знаю, как было дело. Сашок сам предстал лжесвидетелем. Он без боя не сдаётся. Я эту черту у него приметил ещё в подпольной секции карате. И, значит, пошёл ва-банк…

— Да, он потребовал, чтобы я поклялась Аллахом. Сказал генералу: «Оксана приняла ислам. Ни один мусульманин не сможет солгать, призвав в свидетели Аллаха». У Захара Сысоича глаза на лоб полезли. Я поняла — если не поклянусь, он ни в чём мне не поверит. По крайней мере, горчинка останется. А, значит, и тебе будет хуже.

— Значит, ты поклялась, — подытожил Озирский. — Это ведь действительно серьёзно, если ты мусульманка. У нас «ей-богу» говорят и врут, а там так нельзя.

— Теперь я хорошо это знаю. Надо, вероятно, объявить об отречении от веры, раз я так согрешила. Впрочем, Падчах может мне это устроить. Но он говорил при расставании только о брачном контракте — что мне отходит, а что у него в доме остаётся. Оказывается, я подмахнула условия, при которых должна отдать Падчаху дочку, если мы расстанемся. Она ведь его родственница. Год назад мне развод казался невозможным. Мы так любили друг друга! Казалось, ничто нас не разлучит…

Кондиционер делал воздух в офисе пресным, без единого запаха. Но всё равно мои глаза щипало — от слёз. И опять вспомнились пенные волны Чёрного моря. Я тогда еле удержалась, чтобы не утопиться.

— Брачный контракт и составляется во избежание недоразумений при разводе, — задумчиво пояснил Андрей. — В таких случаях процессы проходят быстро, легко. Людям ведь и без того тошно. Если условие контракта в отношении Октябрины было соблюдено, мы можем надеяться только на добрую волю Падчаха. Иначе ребёнка не вернуть. Когда страсти улягутся, я попытаюсь найти Эфендиева. Подключу нашего общего друга. Падчах прислушивается к его мнению. Они между собой побратимы. Ты знаешь, что я неоднократно оказывал помощь Мохаммаду. И его отец не может об этом забыть…

— Одно хорошо, что Мохаммад тогда воевал, — призналась я. — А то шлёпнул бы меня и «ах» не сказал. Он — фундаменталист, фанатик, я знаю. И был категорически против брака Руслана со мной. Но с отцом, конечно, не спорил. Говорил только, что сало — любимая еда украинцев. И я до конца жизни буду нечиста…

— Да, с Мохаммадом ты бы так легко не рассталась, — согласился Андрей. — Отступничество от ислама в шариате записано как одно из самых страшных преступлений. А Мохаммад Эфендиев живёт именно по этим правилам. Хорошо, что Руслан Элдарович — всё-таки советский человек, поэтому и отнёсся к тебе достаточно лояльно. Я знаю, какое мощное сопротивление пришлось преодолеть Падчаху, чтобы взять тебя в свой дом. И теперь ему, наверное, очень обидно. Легче было скрыть размолвку, но он предпочёл поступить по-другому. И до сих пор, наверное, ему припоминают эту ошибку. Помнишь, как сказано в Коране? «… Женитесь на всех, кто приятны вам, женщинах — и двух, и трёх, и четырёх», — улыбнулся Андрей. — Слыхала? Я слышал эту фразу именно от Падчаха. Он объяснял, почему берёт тебя в жёны. Ты была приятна ему, и это как минимум. Кроме того, Октябрина оказалась их родственницей. Руслан не мог оставить вас без помощи. Просто привести в дом женщину нельзя — надо оформлять брак. Ваш союз с Падчахом не был временным?

— Нет, хотя и такой вариант мы тоже обсуждали. Всё было, как полагается. Навсегда, без планируемого развода. И мы не были стариками, чтобы заключать временный брак на остаток дней…

Я много раз слышала от мужа такие выражения, употребляемые в шариате. Сразу вспомнила, как мы хорошо жили в Турции, и у меня сел голос.

— Ты считаешь, что Падчах любил меня? И моя ложь — не просто повод для развода?

— По крайней мере, он очень тепло, нежно к тебе относился. И держал бы тебя в своём доме сколь угодно долго. Дочку нелюбимой жены Падчах никогда не приравнял бы в правах к своим детям. Да, кстати, интимный вопрос, — усмехнулся шеф. — Ты не беременна?

— Нет, к сожалению. У нас почему-то не получалось. Но ты знаешь, что со мной перед этим было. Отку в ванне рожала. А потом — публичный дом, бандиты в Братеево. Наверное, они и виноваты. Врачи предупреждали, что я могу остаться бесплодной.

— Скорее всего…

Озирский скрипнул зубами. Должно быть, пожалел, что те мерзавцы так легко отделались.

— Извини, Ксюха, если обидел. Ты и так из-за меня пострадала.

— Ты только себя не казни! — всполошилась я. — Самой надо было думать. И не врать…

— Что сделано, то сделано, — вздохнул Озирский. — Фарш назад не прокрутишь. Разумеется, я у тебя в долгу. Когда увижу Падчаха, расскажу всё — и про сестру твою, и про племянника. И про то, что ты никак не могла дать показания против меня. А у тебя, кроме Отки, теперь никого нет.

— Андрейка найдётся, я чувствую! — Эти слова как будто кто-то сказал за меня.

— Пока он считается пропавшим без вести, — сказал шеф. — А что касается Падчаха… Он действительно свято чтит свою веру. И не напоказ, а в действительности. Тебя же просто к такому не приучили. Вы — разные люди в этом плане. И Падчах всё-таки должен понять твои чувства. Хотя, конечно, я ничего обещать не могу. Ты только знай, что это — не придирки, не поиск предлога для того, чтобы развестись. А ты поступила так по неведению, без злого умысла. Считала, что предать друга страшно. Лучше дать ложную клятву именем Аллаха. А как, собственно, Падчах про это узнал? Неужели опять Сашок донёс?

— Нет, всё было по-другому, — успокоила я шефа.

— Ты сама призналась? — удивился он.