Как ни крути - помрешь - Ким Харрисон

– Она сюда ради тебя приехала, – сказала я, чувствуя,как быстрее побежала кровь. – Почему ты ее не разубедила на мой счет?

Она крепче схватилась за руль.

– Потому что… – Она тихо вздохнула и заправила волосыза ухо. Нервный жест, который мне не часто случалось видеть. – Потому что незахотела, – сказала она, пристраиваясь за красным дальнобойным фургоном, шедшимна пятнадцать миль быстрее положенной скорости.

Она тревожно глянула на меня, не обращая внимания на зеленыйгрузовичок, который пытались обогнать одновременно и мы, и фургон.

– Я не буду извиняться, Рэйчел. Когда ты поймешь, чтоделиться кровью – это не секс, я буду рядом. А пока мне хватит того, что есть.

С жутко неловким чувством я заерзала на сиденье.

– Айви…

– Не надо, – спокойно сказала она, подавая вправо инажимая на газ, чтобы обойти сразу и грузовик, и фургон. – Я знаю, что тысейчас думаешь. Переубедить тебя я не могу. Тебе самой надо понять. ПриездСтрижа ничего не изменит. – Она скользнула перед грузовичком, глянув на меня сослабой улыбкой, больше чем что-либо убедившей меня, что кровь – это секс. – Апотом ты всю жизнь будешь терзаться, что ждала так долго.

Раздражающе громко прорезался рекламный ролик. Вздохнув, яподтянула ноги к груди. Было еще рано, всего начало третьего утра, и я пыталасьнайти в себе достаточно энергии, чтобы встать с дивана и сообразить чего-нибудьпоесть. Айви еще не вернулась со своего дела, а я даже после неловкогоразговора в машине надеялась, что она придет рано и мы сможем куда-нибудьвыбраться. Идея разогревать полуфабрикат и есть в одиночку привлекала меняпримерно так же, как самой себе ногти выдирать.

Схватив пульт, я отключила звук. Ситуация угнетала: в пятницувечером я сижу одна у телевизора и смотрю «Крепкий орешек». А со мной долженбыть Ник, мне его не хватает. То есть я думаю, что мне его не хватает. Чего-томне не хватает. Может быть, чтобы меня обнял хоть кто-нибудь? Я настольковетрена?

Бросив пульт обратно, я сообразила, что из церковного заладоносится голос. Я села: голос был мужской. В тревоге я подключилась к линии.Между двумя вдохами наполнился мой центр. Ощутив бегущую через меня силу линии,я собралась, встала и тут же села, когда влетел Дженкс на высоте моего роста.Тихое жужжание его крыльев мне сразу сказало, что кто бы там ни пришел – сейчасон, во всяком случае, не собирается ни меня убивать, ни вкладывать мне деньги вкарман.

С вытаращенными глазами пикси приземлился на абажуре. Осыпающаясяс него пыльца взмыла вверх в теплом потоке воздуха. Обычно он в это времяпритыкался в моем столе поспать, отчего сейчас я и предавалась праздникужалости к себе – погоревать без помехи.

– Привет, Дженкс, – сказала я, отпуская линию, и никудане направленная ее магия меня оставила. – Кто там?

У него на лице отразилась тревога:

– Рэйчел, у нас проблема.

Я посмотрела на него мрачно. Я тут сижу одна и смотрю«Крепкий орешек», и вот это и есть проблема, а не кто там приперся к нашейдвери. – Кто там? – спросила я, не повышая голоса. – От Свидетелей Иеговы я ужевот так устала. Когда живешь в церкви, думаешь, что они могли бы и допереть, ноне-ет…

– Какой-то вервольф в ковбойской шляпе. Просит меняподписать бумагу, где говорится, что это я съел рыбу, которую мы украли для«Хаулеров».

– Дэвид? – Я вскочила с кресла и направилась всвятилище.

– А кто такой Дэвид? – спросил Дженкс, гудя крыльямирядом со мной.

– Страховой инспектор, – нахмурилась я. – Вчера с нимпознакомилась.

Дэвид, конечно же, стоял посреди пустого помещения, и вид унего был неуютный в длинном пальто и шляпе, надвинутой на глаза. Пиксенятасмотрели на него из щели в столе, симпатичные мордашки выстроились в ряд. Дэвидговорил по сотовому. Увидев меня, он торопливо бросил несколько слов, закрылкрышку и убрал трубку.

– Здравствуй, Рэйчел, – сказал он и поежился, услышавэхо собственного голоса. Оглядел мои домашние джинсы и красный свитер,посмотрел на потолок, переминаясь с ноги на ногу. Было видно, что в церкви емунеуютно, как и почти всем вервольфам, но это эффект не биологический, апсихологический.

– Извини, что беспокою, – сказал он, снимая шляпу итиская ее в руке, – но в этом случае показаний третьих лиц недостаточно. Мненужно, чтобы твой партнер удостоверил, что съел золотую рыбку.

– Блин, это была золотая рыбка! – донесся хоровой визгиз стола.

Дженкс на них зашипел, и выстроившиеся вдоль щели мордочкискрылись в тень.

Дэвид достал из кармана пыльника сложенный втрое лист бумагии развернул его на крышке пианино.

– Если можно, подпишите здесь, – попросил он, потомвыпрямился и посмотрел подозрительно: – Вы правда ее съели?

Дженкс перепугался так, что крылья посинели и потемнели,почти до фиолетового.

– Да, мы ее съели. Нам плохо не будет?

Я попыталась скрыть улыбку, зато Дэвид блеснул белозубымоскалом в тусклом свете святилища.

– Думаю, нет, мистер Дженкс, – сказал он и щелкнулавторучкой.

У меня приподнялись брови. Дэвид остановился, глядя то наперо, то на пикси. Первое было чуть больше второго.

– Хм, – протянул он, переминаясь с ноги на ногу.

– У меня есть. – Дженкс метнулся к столу, вернулся скуском карандашного грифеля. На моих глазах он тщательно написал свое имя подультразвуковое верещание детишек, от которого у меня глаза ломило. Потомподнялся, осыпая пыльцу пикси. – А, это… у нас теперь какие-то будутнеприятности?

До меня дошел едкий запах чернил – Дэвид заверил подпись.

– Не с нашей стороны. Благодарю вас, мистер Дженкс. –Он обернулся ко мне: – Счастливо, Рэйчел.

Окна чуть задребезжали от потока воздуха; мы оба подняли головы.Кто-то открыл заднюю дверь нашей церкви.

– Рэйчел? – раздался высокий голос, и я заморгала. Мамапришла? Я в замешательстве посмотрела на Дэвида:

– Это моя мама. Может, тебе стоит уйти… разве что тыхочешь, чтобы она на тебя насела и заставила пригласить меня на 'Свидание.

Дэвид с несколько испуганным лицом спрятал бумагу.

– Нет-нет, у меня уже все. Спасибо. Наверное, надо былонерва позвонить, но я ведь в нормальное рабочее время…

У меня краска бросилась в лицо. Я только что добавила ксвоему банковскому счету десять тысяч – благодаря Квену и его небольшойпроблеме». Так что могла один вечер просидеть на собственной заднице, ни чертане делая. И я не собиралась готовить чары для указанной работы прямо сегодня:творить чары после полуночи при убывающей луне – напрашиваться на неприятности.И вообще не его собачье дело, как я организую свой Рабочий день.