Диана Де Пуатье - Иван Клулас

Наконец, 15 мая 1550 года, в день Вознесения, король торжественно вступил в отвоеванную Булонь. По обету, данному еще в 1547 году, он почтил подношениями Пресвятую Деву. На месте древней часовни для паломников, разрушенной англичанами, поспешно раскинули шатер. Генрих установил там образ Божией Матери, сидящей в лодке, сделанный из литого серебра, высотой около метра и весом 120 марк[367]. Это изображение должно было заменить статую, увезенную англичанами. У ног Девы Генрих поставил четыре большие серебряные лампы, золотое сердце и закрытую корону, сработанную из 17 золотых колец.

Екатерина не сопровождала супруга, так как близилась к концу ее очередная беременность, но она тоже принесла церкви дары: полный набор церковной утвари из чистого золота, массивную серебряную лампу, литургические украшения и алтарные ризы из золотой и серебряной парчи. Придворные поспешили присовокупить к королевским подношениям свои: Диана пожертвовала лампу, а маркиза д’Эльбеф — серебряную табличку. Маршал де Сент-Андре, коннетабль де Монморанси и Франсуа Лотарингский, новый герцог Гиз, поднесли серебряные лампы, украшенные их гербами. Было замечено, что дар Гиза — наиболее роскошен, возможно, во исполнение обета, принесенного в тот день, когда герцог заработал свой прославленный шрам[368].

Вскоре после этого заложники вернулись из Англии, с триумфом везя с собой древнюю статую часовни пилигримов. Ей предстояло украсить новую церковь — памятник сопротивления французов иноземным захватчикам. Возблагодарив Пресвятую Деву за победу, Генрих вернулся в Сен-Жермен-ан-Ле 29 мая, а 27 июня 1550 года он присутствовал при рождении там своего пятого ребенка, Карла-Максимилиана[369]. Во время полуторамесячного пребывания в замке (для короля — исключительно долгий срок оседлой жизни) Генрих часто навещал детей. На самом деле его притягивало туда очарование гувернантки маленькой королевы Шотландии.

Джейн Флеминг, незаконнорожденная дочь Якова IV Шотландского, деда Марии Стюарт, была красивой женщиной лет тридцати и матерью троих детей: Джона, Анны и Марии. Генриха весьма прельщали ее белокурые волосы и бело-розовая кожа. Леди Флеминг могла свободно отвечать на авансы короля в Сен-Жермен, когда ни королева, ни Диана не наблюдали за ними[370]. Первая еще не оправилась после родов. Вторая в Роморантене лечила перелом ноги, вызванный неудачным падением с лошади.

Переписка герцогини де Валентинуа показывает, что она никак не ожидала неверности со стороны короля, а, напротив, со спокойной душой радела о своих собственных делах. Диана сообщила 5 июня о своих пожеланиях послу в Риме Клоду д’Юрфе и кардиналу Жану дю Белле: ей хотелось, чтобы папа признал существовавшие у нее права на графство Кьюзи, расположенное вдоль берега озера Перуза[371], и поспешил с отправкой буллы на бенефиции от аббатства Сен-Дезир в Лизье для ее маленькой племянницы Марии де Бриквиль. После несчастного случая Диане пришлось безвыездно сидеть в Роморантене, и она занималась проверкой счетов за вырубку леса и поступлениями арендной платы вместе со своим кузеном Рене де Батарне, графом де Бушаж, которому незадолго до того купила имение Рувере в Турени[372]. Она послала соболезнования мадам д’Юмьер 18 июля по поводу смерти мужа[373], потом вернулась в Ане, где к ней на десять дней присоединился король, прежде чем снова в одиночку уехать в Сен-Жермен-ан-Ле.

Вскоре после этого Диана узнала от Гизов, что коннетабль Монморанси часто видится в Сен-Жермен с гувернанткой их племянницы, маленькой королевы Шотландии: по-видимому, Монморанси ухаживает за ней «и даже заходит намного дальше». Диана тотчас передала герцогу и кардиналу ключ от двери, «каковую надобно миновать, дабы проникнуть к этой особе». В тот момент, когда Гизы рассчитывали поймать коннетабля с поличным, обнаружилось, что он не один посещает эти апартаменты: вместе с ним приходит и король. Стало быть, Монморанси служил лишь наперсником. Это было уже серьезно. Узнав новость, герцогиня де Валентинуа решила собственными глазами взглянуть, что происходит. Она поспешно прибыла в Сен-Жермен и ночью спряталась у двери. Как только Генрих и Монморанси переступили порог, она внезапно предстала перед ними. «Ах, сир! — воскликнула герцогиня. — Откуда идете вы? Что это за предательство и какое оскорбление наносите вы господам де Гизам, вашим столь преданным и любимым слугам, королеве и своему сыну, которому предстоит жениться на девушке, что состоит под опекой сей дамы! О себе я не говорю ни слова, поскольку люблю вас, как всегда любила, с честью». Этот рассказ и обмен репликами действующих лиц были воспроизведены в депеше, отправленной в Феррару послом Альваротто, человеком, всегда отлично информированным.

Генрих уклонился от прямого ответа: «Тут нет никакого зла, сударыня, я пришел всего лишь ради приятной беседы». Эти слабые возражения свидетельствовали о крайнем смущении короля и ставили Диану в наиболее выгодное положение. Она почувствовала, что может этим воспользоваться. И тут ее гнев обрушился на коннетабля: «А вы? Неужто вы настолько злы, что не только попустительствуете греху, но и толкаете короля к подобным поступкам! И не стыдно ль вам так оскорблять господ Гизов и меня, притом сколь ревностно содействовали мы вашему успеху во мнении его величества!» Диана осыпала Монморанси проклятиями. Она более не желала слышать от него ни единого слова. Запретила показываться на глаза. Король робко пытался успокоить возлюбленную, но она кричала, что гнусный поступок коннетабля наносит вред самой Короне. Разве не может случиться, что, когда речь зайдет о браке дофина с Марией Стюарт, принц отвергнет этот союз, сославшись на то, что девушку воспитывала потаскуха?

Король вдруг осознал, что рискует настроить против себя Лотарингский клан, и принялся настоятельнейшим образом умолять Диану ничего им не рассказывать. Та, естественно, и не думала признавать, что именно они и обнаружили его тайну. Куда выгоднее было представить своих союзников невинными жертвами.