Селянин - Altupi

сплюнул, не в силах смотреть на перекошенное уёбище. Убил на него весь день! Мастер-ломастер, блять! Руки из жопы! Этим уродством не то что хвалиться, о нём Егору даже заикаться нельзя. Сортир авангардиста, мать его!

Кириллу захотелось его сломать, но он осадил себя: во-первых, устал, как чёрт, а, во-вторых, гадить в кусты ему надоело, в-третьих, работа помогла скоротать время, солнце было уже низко. А то, что получилось говно, так оно для того и предназначено.

Кирилл тут же обновил своё строение, потом собрался немного отдохнуть и заняться подготовкой к встрече с Егором. За парнем и его братом он сегодня не следил, зная, что и так увидит при очень интимных обстоятельствах.

Наводить порядок прямо сейчас Калякин не захотел, бросил всё так, как валялось — топор в одной стороне, доски — в другой, гвозди — в третьей. Оставил на завтра. Он устал как собака. Так, как Егор устаёт каждый день. Потрудившись, набив на ладонях мозоли, разодрав пару раз кожу до крови, еле держась на ногах, он стал лучше понимать селянина, его измотанность и апатию, отсутствие любопытства, нежелание совать нос ещё и в чужие дела.

Кирилл пошёл в дом, на кухню, отрезал колбасы, сыра, хлеба, взял помидоров с горкой соли, на тарелке отнёс всё это в зал и там развалился, вытянув ножки, на диване. Рассказываемое дикторшей постоянно уплывало, растворялось за усталостью. Тело гудело, будто Кириллу было не двадцать лет, а все шестьдесят пять. Он не воспринимал ничего вокруг. Вставать и куда-то идти, бегать, суетиться было влом. Но шёл десятый час вечера, на улице стемнело, и суетиться было надо. Если, конечно, он ещё не передумал насчёт секса.

Хоть предвкушение секса служило хорошим стимулом, Кирилл с сожалением оторвал задницу от дивана и разложил этого древнего советского монстра. Да, будут трахаться тут, потому что кровати очень малы и неудобны. Тоска.

Отнеся тарелку на кухню, Кирилл вернулся и принялся копаться в бабкиных комодах и шкафах. Выдвигаемые ящики скрипели, в нос била нафталиновая вонь. Внутренности заполняло тряпьё, цветастые халаты, пуховые платки, штопанные носки, ночные рубахи. Проверив всё, Кирилл всё же выкопал два шерстяных одеяла и постелил их на диван, чтобы выскочившие пружины не впивались в голые рёбра и зады. Сверху постелил ещё одеяло с Пашкиной кровати и найденную в бабкиных закромах чистую простыню в синий цветочек. Принёс подушку и одеяло со своей кровати. Пристойного покрывала не нашлось, поэтому ничем накрывать не стал.

Да… тоска…

Кирилл вздохнул, глядя на это убожество. Самый желанный секс, кроме первого и второго раза в жизни, должен был пройти на старушечьем приданном. «Скатываешься в пропасть, Кирилл», — пропел внутренний голос, Калякин отогнал его, как назойливую муху, и положил на кровать вазелин, презервативы и влажные салфетки.

Один этап подготовки был пройден, оставался второй и последний — помыться. Превозмогая лень, Кирилл наносил воды из колодца, поставил греть в большой кастрюле. Пожалел, что не сделал этого заранее, потому что старая электроплитка не фурычила, вода теплела по градусу в год. За это время Кирилл почистил зубы, сбрил щетину на лице, а после плюнул и снял кастрюлю с плитки. Отнёс в сад и там, поливая на себя из кружки и стоя на куске целлофана, смыл с себя трудовой пот. Волосы подмышками и в паху тоже сбрил, насколько получилось. По крайней мере, заросли исчезли. Небо уже окончательно потемнело и покрылось яркими звёздами, звуки деревни, кроме лягушачьего хора и трелей сверчков, стихли.

Обернувшись полотенцем, Кирилл стоял на порожках у крыльца, чтобы волосы немного обветрили. Над его головой светила лампочка в тусклом плафоне, и все мошки летели туда.

Он прислушивался. В теле гуляла дрожь мандража. Секса он хотел, только секс был гейским. Месяц назад он ненавидел геев. Пидоров. А увидел Егора и пропал. Пропал в ту же секунду. Ещё до того, как узнал, что он… нетрадиционный. Сейчас Кирилл это вспоминал и понимал. Наверно, и придирался к Егору из-за того, что подсознательно пытался отрицать запретную влюблённость. И тонул в чёрных омутах глаз…

За мыслями, Калякин пропустил глухие шаги по притоптанной земле. Вздрогнул, когда щеколда с металлическим лязгом приподнялась. Выровнялся, пока открывалась дверь. Не ожидавший его увидеть прям сразу Егор замер, не закончив шага. Его взгляд уткнулся в повязанное на бёдра Кирилла полотенце и мгновенно ушёл в сторону. Сам он был одет по-домашнему — в футболку, шорты и сланцы. Волосы только струились мягче обычного, будто их тоже только что вымыли, высушили и причесали.

— Привет, — сказал Кирилл, когда Егор не произнёс ни слова. — Проходи. Там, правда, всё убого.

Кирилл вдруг понял, что растерялся, и не знает, как себя вести, с чего начать, о чём говорить. Однако Рахманов с привычной маской невозмутимости приблизился к порожкам и остановился, давая право хозяину показывать путь. Кирилл это понял и, придерживая полотенце, повёл в дом, сняв шлёпки на веранде. Люстру в горнице зажигать не стал — оставил незашторенными выходящие во двор два окна, и света от месяца и дворового фонаря хватало, чтобы тьма не была кромешной. Телевизор тоже работал, беззвучно. Можно было хорошо видеть друг друга, почти до подробностей.

— Вот здесь, — сказал Кирилл, указывая на диван, где лежали презики и баночка вазелина.

Егор кивнул, не проявляя никаких эмоций, кроме сосредоточенной решимости.

— Пиво будешь, чтобы расслабиться? — спохватился Кирилл, стоя истуканом. Он бы выпил, чтобы снять скованность.

— Нет, мне утром ехать.

— А как сегодня, — опять спохватился Кирилл, — всё успел? Андрей как?

— Нормально, — ответил он, качнул головой, и резко повернулся к Кириллу. — Мы так и будем попусту разговаривать?

У Калякина затряслись поджилки, он не понял отчего, и вообще предпочёл не подавать виду, что волнуется, быть собой. Собой прежним. Он отпустил полотенце, ощутив, как оно скользнуло по ногам на пол, и шагнул к Егору, проговорил игриво, нараспев:

— Разве этот вопрос произносят так тривиально? — и обнял за плечи, соприкоснулся лбами, заглядывая в цепкие глаза, и, пока снова не потонул, скользнул взглядом к губам… и, наконец, — всё ещё колеблясь, — поцеловал. В тот же миг его обдало будто кипятком, влажный жар возник в середине живота, разлился по нему и дружно ухнул в пах, поднимая заждавшийся детородный орган. Ещё через несколько мгновений он понял, что Егор никак ему не помогает. Губы приоткрыл, но не шевелится.

Кирилл отодвинулся, не снимая рук с плеч Егора.

— Так и будешь ломаться?

— Целоваться мы не договаривались. Я соглашался только на секс.

— А это не одно и то же? — съязвил Калякин.

— Нет, —