Лестница в небо - Джон Бойн

– Послушай, она моя свояченица, – говорил Роберт. – И мы с нею всегда ладили, сам же знаешь. Я просто хочу с ней посидеть немножко, вот и все.

– Знаю, – сказал ты, и по твоему голосу я могла определить, что хоть ты покамест и не уверен, разрешить визит или нет, все же склоняешься к тому, чтоб не разрешать. – Но штука в том, что она тебя все равно не слышит, поэтому смысла на самом деле никакого нет. И вряд ли тебе стоит быть здесь, пока у тебя в жизни происходит все остальное. Вот честно, Роберт, мне кажется, Идит бы очень расстроилась, узнай она, в чем тебя обвиняют.

– Нет у нее для этого причин, – сказал он. – Я ничего плохого не сделал.

– Детская порнуха – едва ли “ничего плохого”.

– Клянусь тебе, я не знаю, как она туда попала.

– Но так же все говорят, разве нет? Что загрузился вирус или кто-то взломал им компьютер. Я все это уже слышал.

– Но в моем случае это правда! Я никогда… Меня никогда даже отдаленно такое не интересовало. Ни на миг.

– Вообще-то, Роберт, – сказал ты, – если быть с тобой до конца откровенным, мне все это похер. Делай что хочешь, мне-то целиком до лампочки.

– Я просто пытаюсь объяснить…

– Но объясняешь ты не тому человеку. Это ты судью убеждать будешь, не меня. Когда у тебя вообще суд?

Повисла долгая пауза, а когда Роберт заговорил снова, прозвучало так тихо, что я с трудом его расслышала.

– Через много месяцев, – ответил он. – Еще месяцев семь ждать.

– Это долго – с учетом того, сколько висит у тебя над головой все это время.

– Работу свою я тоже потерял. И мне не разрешают выходить в интернет, поэтому найти другую я практически не в силах. А если б даже и мог, как мне убедить какого бы то ни было работодателя принять меня в моей нынешней ситуации?

– Понимаю, – сказал ты, а я видела как наяву, что ты пожимаешь плечами или смотришь на часы, надеясь, что Роберт просто уйдет. – Но это на самом деле не моя печаль, правда?

– Идит бы мне поверила, – произнес Роберт.

– Сомневаюсь, – сказал ты. – Вообще-то она бывала до крайности недоверчивой иногда.

– Это как? – спросил он, и ты отступил. Как будто сказал это для незримой публики – меня, – но предпочел не развивать тему. – Я просто хочу немного побыть с ней, – жалобно продолжал Роберт. – Поговорить про мальчиков.

– А ты их видел?

– Нет, мне не дают. По крайней мере, наедине. У меня встреча под присмотром за день до того, как они улетят в Штаты, но на этом и все. Полчаса. Их тоже опрашивали, знаешь. Какой-то специалист. Чтоб выяснить, я когда-либо… ну, в общем…

– Господи, – произнес ты с отвращением в голосе. – Как по мне, я бы в такое нипочем не поверил про тебя. Я видел тебя с ними. Я знаю, как сильно ты их любишь. Если тебе нужно, чтобы я об этом заявил, я заявлю.

– Спасибо, – сказал Роберт, и я расслышала, как он заплакал. – Это очень мило с твоей стороны, Морис. Потому что я б никогда… ни за что на свете…

Тут я очень постаралась проснуться. По-настоящему. Захотела слезть с кровати и рассказать Роберту правду, сообщить ему, как его подставила Ребекка. Уму непостижимо, как он сам не понял, но это было таким чудовищным поступком, для кого угодно, что он, вероятно, даже не мог себе такого вообразить. Да и ты не мог. Но у тебя, впрочем, никогда не было воображения.

– Прости меня, – сказал ему ты, отводя подальше от двери ко мне в палату. – Но послушай, пока со всей этой неразберихой не будет покончено, я бы предпочел, чтоб ты сюда больше не приходил.

И на этом все. Роберта я больше не видела и не слышала.

И был еще один гость – нежданный, явился он однажды поздно вечером, сильно позже того времени, когда обычно допускают посетителей. Прикидываю, что он просто поднялся на лифте, – если допустить, что я лежу не на первом этаже, а такое возможно, – и дождался, пока на медсестринском посту никого не останется, после чего просто зашел ко мне.

Николас просидел у моей кровати больше часа, тихим голосом читал куски из “Посредника”[51]. Когда-то я сказала ему, что это мой любимый роман, и он не забыл, что очень мило с его стороны. Всякий раз, делая паузу в чтении, он брал меня за руку. Говорил, что я неимоверно помогла ему в его работе и он надеется, что я выздоровею. Сказал, что тот день, что мы с ним провели вместе, остался для него очень особенным, что он о нем никогда не разговаривал ни с кем, включая – подчеркнул он – меня.

И все равно меня тронуло, что он зашел. Из остальных студентов меня больше никто не навещал. Интересно, чем они занимаются, что пишут, кого читают. Интересно, обзавелся ли кто-то еще из них агентом или издателем. Меня не будет, чтобы прочесть свое имя в их благодарностях, правда, Морис? Но могу спорить, некоторых ты возьмешь под свое крыло. Это очень на тебя похоже. Ты отождествишься с теми, кому вероятнее всего будет сопутствовать успех, и присосешься к ним как наставник. И они тебя за это полюбят.

Что подводит меня к моей последней гостье – моему агенту Адели. Она пришла со мною повидаться и перед тем, как заговорить, немного поплакала.

– Ты была таким чудесным писателем, – сказала мне она. – Я думаю, ты была б великолепна, если бы тебе довелось пожить подольше. Не успела я прочесть “Страх”, как уже знала, что нашла кое-кого особенного – такую молодую романистку, на какую надеется каждый агент. Жаль только, что мы от тебя больше ничего так и не получили. Ты же говорила мне, что в Норидже пишешь…

Я и писала, Адель.

– Говорила, что работаешь над романом два последних года…

Я работала, Адель.

– Но, похоже, ты была не совсем честна со мной, не так ли, дорогая моя? Ты б могла сказать мне правду. Что у тебя творческий кризис. Что ты боишься, что окажешься неспособна повторить успех “Страха”. Морис мне все рассказал. Как ты боролась и ощущала, что год рядом с творческой молодежью, возможно, принесет тебе пользу. Но все стало только хуже.

И ты поверила ему, Адель?

– Надеюсь, ты не против, дорогая, но мы залезли к тебе в компьютер, поискали хоть чего-нибудь, что еще можно было спасти. Но там ничего не было. Лишь заметки для рассказов да все старые черновики “Страха”. И пустой текстовый файл, озаглавленный “РОМАН 2”. Я открыла его с такой надеждой, а когда увидела, что он пуст, – тогда-то Морис и рассказал мне всю правду. Он был очень всем этим расстроен, бедняга. Но у нас хотя бы есть один твой роман, и я приложу все силы к тому, чтобы он переиздавался как можно дольше. И, дорогая моя, не знаю, слышишь ты меня или нет, но мне кажется, тебе приятно будет узнать, что самого Мориса ждет большой успех. Я прочла гранки “Соплеменника” на прошлой неделе, и книга просто великолепна. Это прямо-таки лучший роман, который я прочла после… да после твоего, вообще говоря. В нем, более того, ты даже немного ощущаешься – думаю, он перенял немного от твоего стиля, и это очень славная эпитафия.