Отрешись от страха. Воспоминания историка - Александр Моисеевич Некрич

ее составе были самые чистые люди, известные своей твердостью и неподкупностью. Они были введены в заблуждение.

(Голос с места: Коллегия руководилась уже готовым приговором.)

Деборин. ...Реплика, которая была здесь дана, неправильна. Нельзя считать, будто участники суда...

(С места: Они знали, знали!!!)

Деборин. ...будто они знали, что обвинение беспочвенно, а документы сфабрикованы.

(С места: Кто давал распоряжение?)

Деборин. ...Я говорю об этом потому, что здесь затрагивается честь и Блюхера, и Буденного, входивших в судебную коллегию, и других ее членов: Шапошникова, Белова, Дыбенко, Каширина, Горячева.

(С места: Все они палачи!)

Доклад Деборина, особенно это последнее замечание, сразу же накалило атмосферу, и председательствующий Болтин попросил не превращать обсуждения в крик.

Следующим выступавшим был подполковник Анфилов. Отвечая Деборину, вступившемуся «за честь Ворошилова и Буденного», он сказал о Ворошилове: «...у меня сердце кровью обливается, когда он стоит на трибуне мавзолея Ленина».

Всего на обсуждении выступило 22 человека, и 21 из них дали в целом книге «1941, 22 июня» положительную оценку. Многие настаивали на более углубленном анализе, приводили очень интересные и важные факты, поправляли и дополняли меня.

Но дело было не только в книге. Фактически то был разбор советской политики, военной неподготовленности Советского Союза накануне нападения гитлеровской Германии. Это был критический разбор работы советской системы в обычных и чрезвычайных обстоятельствах, действий политических и военных руководителей.

Во время дискуссии были драматические столкновения: между Дебориным и Снеговым, старым коммунистом, проведшим двадцать лет своей жизни в сталинских лагерях. Деборин советовал Снегову подумать о том, в каком он лагере (т. е. на чьей стороне он находится), в ответ последовала реплика Снегова: «Я из лагеря на Колыме!» Голоса с мест: Это позор! Это позор!

...В середине дня был объявлен перерыв, и во время перерыва произошло событие, которое сгустило атмосферу дискуссии, сделало ее еще более напряженной, отчасти этим и была вызвана реакция Снегова, резкость тона Деборина и Болтина в конце заседания.

Среди прочих на дискуссии присутствовал научный сотрудник Института марксизма-ленинизма Андрей Свердлов. Кто такой Андрей Свердлов? Он был сыном Якова Михайловича Свердлова, сподвижника Ленина, председателя ВЦИК РСФСР. Чуть ли не с 20 лет Свердлов-сын стал работать в органах государственной безопасности, был повинен в пытках и уничтожении невинных людей. Полковник Андрей Свердлов был среди окружения Берии. После смерти Сталина и устранения Берии Свердлов, вместо того чтобы предстать перед судом за свои преступления, был послан Центральным Комитетом Коммунистической партии СССР в качестве научного сотрудника в Институт марксизма-ленинизма, где, очевидно, его практический опыт должен был найти какое-то применение...

Итак, этот самый полковник Свердлов был на дискуссии и во время перерыва написал донос в ЦК КПСС, который начинался словами: «В то время как я пишу это письмо, в Институте марксизма-ленинизма происходит антисоветское сборище...». Далее в драматических тонах Свердлов описывал, по-своему, конечно, происходившую дискуссию. Написав донос, Свердлов показал его Болтину, чем, разумеется, вызвал у последнего смятение. Когда заседание возобновилось, Болтин сказал мне (мы сидели рядом за столом президиума): «Вы должны дать отпор выступлению Снегова».

— Почему? Здесь каждый высказывает свободно свою точку зрения. И Снегов делает то же самое.

— Александр Моисеевич, Вы обязательно должны отмежеваться от выступления Снегова. Ну, скажите, что Вы не нуждаетесь в подобной защите. Это в Ваших же интересах, уверяю Вас.

— Нет, я этого делать не буду.

Болтин не раскрыл мне подоплеки дела, но я почувствовал, что произошло нечто неприятное. Поэтому, желая разрядить атмосферу и не дать сталинистам обыграть дискуссию в свою пользу, я и начал свое выступление с примирительных нот (за это меня потом некоторые мои друзья нещадно ругали). Но я думал совсем не о себе, а о тех, кто выступал в дискуссии, ведь я-то свой выбор уже сделал...

Я начал свое заключительное слово так:

«Прежде всего, я считаю своим долгом сказать, что обсуждение, которое устроил Отдел истории Великой Отечественной войны Института марксизма-ленинизма, представляет собой подлинную научную дискуссию, где каждый мог выступить со своей точкой зрения. И того накала страстей, к которому мы пришли в конце заседания, я думаю, могло бы и не быть. Я далек от мысли считать, что Г. А. Деборин, выступая от имени редколлегии 1-го тома, пытался как-то дезавуировать мою книгу. Я надеюсь, что он исходил из подлинно научных целей. Так и рассматривался вопрос во время дискуссии»...

При всех издержках дискуссия в ИМЭЛ'е была безусловной победой прогрессивного направления в исторической науке. И эта победа показывала, что историческая наука в СССР идет вперед, несмотря на всякие препятствия, что историки требуют, чтобы им дали возможность работать с первоисточниками, чтобы широкий обмен мнениями без боязни последствий сопутствовал их работе. Но самое важное заключалось в том, что при всех экивоках, оговорках и прочем историки отдают себе отчет в том, что главной причиной нашей неподготовленности к войне была система неограниченного произвола.

Через несколько дней после обсуждения в ИМЭЛ'е по рукам начала ходить краткая запись дискуссии, а еще через некоторое время эта запись была опубликована за границей.

Обсуждение в ИМЭЛ'е вызвало переполох в Главном политическом управлении Советской армии, в отделе науки и в отделе пропаганды ЦК. Главпур был встревожен тем, что в дискуссии приняли участие офицеры высокого ранга, и их выступления прозвучали очень остро. Немедленно после их выступлений началось систематическое преследование их, которое продолжалось несколько лет.

Начался нажим на меня. Инициатором выступил снова Комитет по делам печати, попытавшийся расправиться со мной руками Президиума Академии наук. В связи с этим мною было отправлено следующее письмо:

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ РИСО АН СССР академику М. Д. МИЛЛИОНЩИКОВУ

Глубокоуважаемый Михаил Дмитриевич!

В письме Президенту Академии наук акад. М. В. Келдышу от 19 мая с. г. председатель Комитета по делам печати Н. Михайлов грубо исказил факты, касающиеся моей книги «1941, 22 июня», опубликованной издательством «Наука» в 1965 г.

Н. Михайлов утверждает, будто «книга вызвала протест со стороны многих офицеров и генералов, о чем сообщалось в статье газеты «Красная звезда».

На самом же деле газета «Красная звезда» никакой статьи по поводу моей книги не опубликовывала. Н. Н. Михайлов просто обманул академика М. В. Келдыша. Но этой прямой фальсификацией фактов он выдал вместе с тем свое тенденциозное отношение к моей книге, против которой возглавляемый им Комитет по делам печати ведет организованную травлю.

Что же касается печати и общественности, то реакция ее была прямо противоположной той, которой добивается Н. Михайлов.

Положительная оценка моей книги была выражена в рецензиях, опубликованных в журнале