Отрешись от страха. Воспоминания историка - Александр Моисеевич Некрич

немедленно парировать его. В письме в издательство «Наука» от 5 июля 1965 года я подробно разобрал все конкретные замечания КГБ, показал несостоятельность их, противоречие отзыва КГБ мнениям других компетентных рецензентов.

Примерно в это же время я был вызван в Главное разведывательное управление Советской армии, где мне был сделан ряд конкретных замечаний. Я с облегчением вздохнул: замечания были несущественными. Каково же было мое изумление, когда в корректуре, возвращенной из ГРУ, целые страницы моего интервью с маршалом Голиковым были перечеркнуты красным карандашом. Но делать было нечего. Надо было соглашаться с замечаниями немедленно и по возможности ускорить выход книги. Я чувствовал, особенно после торжественного празднования 20-ой годовщины со времен окончания войны, что ситуация меняется к худшему, хотя прежние установки еще не были официально изменены. К тому же мой опыт со статьей в «Международной жизни» подсказывал, что начался бег за временем, и это состязание может быть мною легко проиграно.

Поэтому через несколько дней я отправил в издательство «Наука» новое письмо, в котором сообщал, что мною внесены исправления и дополнения в связи с замечаниями Военной цензуры и Комитета государственной безопасности.

Наступил решающий момент. Захочет ли КГБ еще раз просмотреть рукопись или удовлетвориться сообщением Издательства, что замечания приняты и рукопись исправлена? Звонок по телефону в Комитет — мне повезло. Комитет не требует рукопись на вторичный просмотр (иными словами, не желает брать на себя ответственность), а удовлетворяется сообщением издательства. Возвращается корректура и из Министерства иностранных дел. Кое-что придется снять, я соглашаюсь безоговорочно — время не ждет! Последний подстраховочный звонок в отдел науки ЦК КПСС, и рукопись отправляется в Главлит на последнюю визу. Наконец рукопись подписана. Я уезжаю в Крым и там ожидаю появления книги. Пока шла работа над рукописью в издательстве, неожиданно возникло новое, чисто техническое затруднение: все типографии издательства «Наука» загружены, рукопись может быть напечатана лишь к концу года. Меня прошибает холодный пот. А если произойдут какие-либо политические изменения — что тогда? Вывод напрашивается сам собой. Я договариваюсь с производственным отделом, что попытаюсь найти типографию. И я знаю, где ее искать. Мой фронтовой, очень близкий друг Арон Айнбиндер — директор типографии, принадлежащей Комитету трудовых резервов, но я знаю, что типография работает на хозрасчете и берет заказы со стороны. Арон соглашается взять мою рукопись, и это в конечном счете спасает книгу. Из Крыма бомбардирую Арона телефонными звонками: «Когда? Когда? Скорее! Скорее!..» Я не могу и не хочу объяснять ему всей сложности ситуации. Время подпирает.

И вот, наконец, книга выходит. Я получаю прямо из типографии первые 50 экземпляров и раздариваю их, потом покупаю еще и еще, пока это возможно и книга не поступила еще на склады книготорговых организаций.

...Наконец в октябре 1965 года книга появляется на прилавках. В течение трех дней 50 тысяч экземпляров раскупают. Первоначально хотели напечатать 80 тысяч, но затем издательство решило на всякий случай тираж сократить. Письма, телефонные звонки из Москвы, Ленинграда, Киева, из дальней провинции, из-за Полярного круга: слезно просят прислать книгу, достать невозможно. И я покупаю и шлю каким-то неведомым, но крайне симпатичным мне людям. Я раздаю, рассылаю 600 экземпляров, и сам остаюсь всего лишь с 15-ю и начинаю прятать их по разным сокровенным местам квартиры, чтобы приятели ненароком не захватили ее. Первая реакция на книгу просто восторженная. Меня поздравляют. В коридорах Института ко мне подходят знакомые и незнакомые люди, жмут руку, просят сделать надпись на книге. Иностранные агентства передают сообщения о книге за границу. В Польше, Чехословакии, Венгрии начинают книгу переводить. Югославская «Борба» печатает в нескольких номерах извлечения из книги. «1941, 22 июня» получает путевку в жизнь и начинает свою собственную, отдельную от автора жизнь. А жизнь самого автора начинает понемногу осложняться... Книгу хвалят, но ни один профессиональный журнал не желает печатать на нее рецензию. Откликается только «Новый мир». Главный редактор А. Т. Твардовский прочел книгу, и она ему очень понравилась. В январском номере журнала за 1966 год появляется большая рецензия Г. Б. Федорова. Совершенно неожиданно в газете «Комсомолец Таджикистана» где-то там в Душанбе появляется на развернутую полосу статья А. Вахрамеева «Правде в глаза». И на этом все кончается. Газеты и журналы Советского Союза дружно замалчивают книгу. И все же книга пробивает себе дорогу. Меня приглашают выступить с докладом в Военной академии. Вот что сообщала газета «Фрунзевец», орган Военной академии им. М. В. Фрунзе, в номере от 22 января 1966 года:

«Очередное заседание кружков отделения ВНО при кафедре истории войн и военного искусства было посвящено обсуждению книги доктора исторических наук тов. А. Некрича «1941, 22 июня» и вылилось в оживленное обсуждение вопросов подготовки и развязывания фашистской Германией войны против Советского Союза.

На занятии выступил автор книги. Он рассказал присутствующим о планировании гитлеровцами агрессии против СССР и о подготовке нашей страны к отпору врагу.

Своими мыслями по обсуждаемым вопросам поделились слушатели... Все выступления носили дискуссионный характер. Занятие вызвало большой интерес у членов Военно-научного общества и, несомненно, принесло им пользу».

Мое выступление в академии им. М. В. Фрунзе вызвало большой переполох в Главном политическом управлении Советской армии, руководство которого, особенно заместитель начальника генерал-полковник М. Калашник, встретили появление моей книги откровенно враждебно. Но была и другая реакция военных. Мой друг с давних времен Алеша Радус-Зенькович, генерал-лейтенант инженерно-технической службы, председатель научного комитета по танкам Министерства обороны СССР, говорит мне:

— Знаешь, твоя книга принесла мне большую пользу. Я вновь продумал свои дела по службе, планы и решил кое-что изменить.

Я, конечно, не спрашиваю Алешу о подробностях. Это не принято, и меня это не касается, но я чувствую удовлетворение — есть и практическая польза от моей книги для военных. Вообще когда разговариваешь с военными один на один, без свидетелей и опасений, что могут подслушать, некоторые из них ругают нынешние порядки, особенно показуху, сообщают сами разные подробности о подготовке к войне в 1941 году, клянут некомпетентность начальства.

Эх, Алеша, Алеша. Два года тому назад умер он внезапно от разрыва сердца: привстал на стуле, охнул и свалился. Последнее время он был в отставке и работал заместителем директора одного военного института.

...Вскоре после моего исключения из партии Алеша перестал со мной встречаться, отвечать на телефонные звонки. Я понял, что ему хотелось бы прервать наши отношения... Я не слышал о нем ничего несколько лет, а потом узнал, что он умер. Оказывается, вскоре после моего исключения из партии его вызвали к начальству