Когда кончится нефть и другие уроки экономики - Константин Сонин

Основной инструмент политики центробанка в случае инфляционного таргетирования – номинальная ставка процента и, конечно, прогноз. Центробанк Новой Зеландии публикует предсказания инфляции с 1998 года, а с 2005-го Центробанк Норвегии стал публиковать трехгодичные прогнозы. В конце первого десятилетия XXI века большинство центробанков в мире перешло на практику среднесрочных прогнозов. Однако прогноз прогнозом, но банкиры предпочитают не давать клятвенных обещаний, поскольку оптимальная политика может потребовать определенной коррекции курса. Так что перед очередным заседанием, на котором денежные власти решают, стоит ли менять процентную ставку, участники рынка пытаются угадать, какое будет принято решение. Замечено, скажем, что перед каждым повышением ставок Европейского центрального банка его первый председатель Клод Трише употреблял слово “бдительность”.

В развитых странах, где у денежных властей есть сложившаяся репутация, они могут слегка отклоняться от объявленных цифр, не боясь вызвать инфляционные ожидания, но для банкиров в развивающихся странах репутация намного важнее, чем некоторый разрыв между потенциальным и реальным выпуском. Если компании и люди сочтут, что ЦБ недостаточно независим от политического давления – даже потенциально! – все пойдет насмарку. Самый современный метод экономической политики основан на прозрачности – от ЦБ требуются двух-трехлетние прогнозы ключевых параметров и четкое следование собственным прогнозам – и на доверии экономических субъектов[80].

Именно поэтому Россия долго не переходила к таргетированию инфляции: независимость ЦБ, обеспеченная законодательно, была не так очевидна на практике. При инфляционном таргетировании последствия того, что ЦБ пожертвовал борьбой с инфляцией ради пожеланий популярного политического лидера, были бы особенно неприятными. К концу первого десятилетия XXI века эти страхи отошли на второй план, макроэкономическая политика была последовательно консервативной. К 2017 году российский Центробанк достиг своей цели: инфляция установилась на давно заявленной цифре в 4 % в год. Конечно, угроза политического давления никуда не исчезла. Однако такая угроза далеко не чисто российский феномен.

Самое распространенное заблуждение по поводу инфляции – то, что она может быть вызвана высоким уровнем монополизации рынка. Но монополия – источник высоких, а не растущих цен. Это большая разница – высокие цены и цены, быстро растущие. То, что цены высокие сейчас – например, из-за того, что в экономике доминируют монополии, – никак не объясняет то, что они быстро растут. Так происходит чуть ли не со всеми популярными объяснениями инфляции. Могут ли высокие цены на нефть привести к росту цен? На поверку оказывается, что и повышение цен на нефть может оказать только одномоментное влияние на цены в странах-импортерах. Чтобы повлиять не на уровень цен, а на инфляцию, то есть изменение уровня цен, необходимо, чтобы цены на нефть росли постоянно. Поэтому скачок в 2006–2008 годах практически не сказался на инфляции в развитых странах.

То же относится и к последствиям глобализации. В терминах Фелпса и Фридмана глобализация меняет уровень потенциального выпуска в разных странах и делает политику денежных властей более действенной в краткосрочной перспективе. Пока экономика не находится в долгосрочном равновесии, денежная политика действует. Кроме того, усиление конкуренции на существующих и открывающихся рынках снижает цены, но это опять-таки сказывается на уровне цен, но не на долгосрочной инфляции.

Лоуренс Болл из Университета Джона Хопкинса, известный специалист по денежной политике, указывает, что стремительный вход Китая и других развивающихся стран на международные рынки не может быть объяснением низкой инфляции первого десятилетия XXI века и по другим причинам[81]. Приток сверхдешевых китайских товаров меняет относительные цены на рынке, а изменение относительных цен на товары и услуги может сопровождать практически любое изменение общего уровня цен: с таким же успехом этот приток мог бы сопровождаться и возросшей, а не низкой инфляцией.

Для того чтобы деньги играли какую-то роль в экономике, необходимо, чтобы в процессах обмена возникало “трение”. Чтобы ситуация становилась равновесной не мгновенно, как в теоретических моделях, а постепенно подстраивалась. Например, предприятия не имели бы возможности сразу же поднимать и опускать цены вслед за изменениями макроэкономической ситуации. Если бы компании могли мгновенно менять цены и зарплаты, то на каждый напечатанный центробанком рубль они реагировали бы небольшими изменениями. Никаких реальных последствий от печатания дополнительных денег не было бы, и это стало бы фактически просто небольшим изменением масштаба цен.

Еще пятьдесят лет назад, в 1968 году, Милтон Фридман предположил, что денежная политика (изменение номинальных величин) влияет на реальные переменные (занятость и потребление), потому что компании и работники неодинаково реагируют на внезапное изменение предложения денег. Часть фирм реагирует быстро, повышая цены, а часть медлит. Часть работников требует пересмотра своих контрактов немедленно, а часть просит повышения зарплаты через несколько лет. Казалось бы, очевидное соображение, но поиск механизма замедленной реакции оказался долог и труден. Неужели компаниям-производителям требуется несколько месяцев, чтобы обратить внимание на заявления денежных властей? Неужели работники не понимают, что, когда центробанк печатает больше денег, надо требовать повышения зарплаты? Неужели трудовые договоры настолько жестки, что это мешает быстрой реакции экономических субъектов на изменения в денежной политике? Убедительного единого объяснения замедленной реакции экономических субъектов на изменение денежной политики до сих пор не существует. В самой современной теории приходится делать специальные предположения о поведении компаний и людей. Например, предполагать, что большинство экономических субъектов не имеет возможности полноценно использовать информацию об изменениях денежной политики[82].

Гарвардский профессор Кеннет Рогофф видит жесткость в другом[83]. Он связывает глобализацию и совпадающее с ней во времени снижение инфляции во всем мире через увеличение конкуренции – и на рынке товаров, и на рынке труда, – но иначе. Рогофф считает, что усилившаяся конкуренция повлияла не только на уровень цен, естественно в сторону снижения, но и сделала их значительно менее жесткими. Теперь, когда компании привыкли менять цены быстрее, у центробанка меньше возможностей повлиять на экономику, и, значит, политики менее заинтересованы в давлении на него. Глобализация и изменившееся поведение компаний становится дополнительной прокладкой, страховочным поясом экономики.