Приятель - Дэвид МакГроги

– Умница, Цыпа! – крикнула Каролина. Потом подбежала к нему, неся в горсти очередное лакомство.

Но когда мы с ним оставались наедине, дело обстояло совсем по-другому, потому-то я и говорю о его злобной сущности.

Он измыслил множество способов нападать на меня, как в бейсболе подающий умеет менять скорость в зависимости от ситуации. Он был таким ловким, так хорошо знал, когда и куда я хожу по двору, где он может на меня броситься, чем я могу ему ответить, когда лучше всего совершить бросок, а когда лучше отступить, – я бы не удивился, узнав, что он всю ночь, сидя в своем домике, просматривает учебные фильмы на эту тему.

Интересно, когда он идет с собаками, то никогда не оглядывается. А когда читает газету, то закрывает себе почти весь обзор и не видит того, что находится впереди. Нет, посмотрите только, как он сокрушается, что дальний конец лужайки весь зарос сорняками, – а ведь так он сам себя загоняет в угол, из которого ему не вырваться.

Иногда он применял тактику блицкрига. Я выхожу во двор, Цыпа говорит про себя: «Ах, чтоб тебя!» – и устремляется ко мне, как футбольный защитник, накачанный стероидами. В эти моменты он обходился без всяких тонкостей, намеков и финтов. Нет, Цыпа просто летел на меня, обычно угрожающе вскрикивая (это у него хорошо получалось), а глазки-бусинки яростно поблескивали над раздувшейся бородкой. Если вам не приходилось видеть, как прямо на вас несется девятикилограммовый петух – на скорости, которую петухи вроде бы не способны развивать, – и целится на ваши ноги и низ живота, вам трудно будет представить весь спектр эмоций, которые у меня при этом возникали. Среди них были испуг от неожиданности, а также неприкрытый страх и смутные сожаления о том, что больше никогда я не смогу вести нормальную половую жизнь.

Еще он пользовался приемом под названием «Как замечательно было бы нам подружиться». В этом случае Цыпа медленно бродит по лужайке, пока я бросаю мячик собакам, клюет что-то и постепенно очень осторожно приближается ко мне, делая вид, что ничего особенного не происходит, он только клюет всяких вкусных жучков… а потом – бац! – и он радостно бросается клевать мои ноги, всем своим видом копируя Джека Николсона в фильме «Сияние». А собаки смотрят на меня очень выразительно: «Неужели ты снова попался на этот трюк? Тебя что учи, что не учи!»

Был у него в арсенале и обходной маневр с шагами боком – такое движение хорошо представляет себе всякий, кому случалось хоть краешком глаза заглянуть в боксерский зал. Цыпа невозмутимо вышагивает чуть в сторонке от меня и как будто проходит мимо, потом делает два-три шага вбок – и вот я снова втянут в схватку, к которой вовсе не стремился.

Наконец, он применял «атаку с места», и чем больше жирел, тем сильнее любил именно этот прием. Суть сводится к тому, что Цыпа высчитывает, из какой двери я скорее всего появлюсь в следующий раз, занимает удобную позицию рядом с дверью, сам оставаясь для меня невидимым, а стоит мне появиться в его поле зрения – бросается сразу. Разновидностью этого приема является засада в кустиках у боковой калитки: Цыпа подкарауливает, когда я вернусь через нее с прогулки.

Такое коварство вынудило меня разработать свою оборонительную стратегию. Когда он бросался на меня стремительно, я просто разворачивался и улепетывал во все лопатки, пока не сообразил, что вид человека, который бежит через весь двор, спасаясь от бешеного петуха, привлекает чрезмерное внимание проезжающих. Причем они проявляют на удивление мало простого человеческого сочувствия ко мне. Чаще всего это их очень веселит. Я не согласен с утверждением, будто бегство есть непременно проявление трусости – порой просто срабатывает инстинкт. И хорошо то, что Цыпа выдыхается уже через минуту-другую такого бега. Плохо то, что я тоже выдыхаюсь.

Выходя из дома, я открываю дверь очень медленно. Тихонько выхожу, держа наготове свернутую в трубку газету. А прежде чем толкнуть калитку, всматриваюсь в окаймляющие сад кусты. Когда же Цыпа бродит по лужайке и клюет червячков, я перемещаюсь в другой конец двора.

– Тебе обязательно нужно взять его на руки и подержать, – однажды утром сказала мне Пэм уже в тридцатый раз. Говоря это, она, как и всегда в подобных случаях, баюкала Цыпу на руках, а он млел от блаженства, искоса бросая на меня взгляд, словно повторяющий слова девочек: она моя.

– Если ты его держишь, это показывает твое превосходство, – продолжала Пэм. – Вот, держи. – И протянула петуха ко мне. Цыпа издал угрожающий вопль. Я попятился. Пэм снова прижала любимца к себе.

– Я к этому существу не притронусь, – решительно заявил я.

Хорошо, что Цыпа меня тоже не трогал – во всяком случае, крепко, по-настоящему, как однажды поступил с неким парнем, пытавшимся присмотреть за ним в наше отсутствие. Отличный парень по имени Деннис как-то в субботу поддался, к сожалению, на трюк «Давай дружить». В итоге кровь брызнула фонтаном из его правой голени. Наш сосед Тим прибежал со жгутом и остановил кровотечение.

– Да пустяки, ничего страшного, – говорил Деннис, когда мы вернулись с прогулки домой. Бормотал он это, хромая со всей возможной быстротой к своей машине, чтобы как можно скорее умчаться подальше от нашего дома.

Нет, мы с Цыпой провели много боев, однако заканчивались они неизменно вничью, и всякий раз петух бывал огорчен до глубины души, наверняка давая себе клятву, что результат следующего поединка будет другим. Скажу только одно: при каждом столкновении в моем воображении живо всплывал образ Денниса. Если Цыпа угодит в вену, если поблизости не будет Тима, который сможет оказать мне помощь, если я скончаюсь прямо на лужайке, то Пэм, конечно же, будет скорбеть об этом. Но я не уверен, что это заставит ее изгнать птицу.

Однажды Пэм обратилась к Цыпе, высунувшись из окна:

– Ах, какой ты красавчик, как хорошо ты там смотришься, просто молодец. – Я не видел, что происходит снаружи, но слышал, как Цыпа в ответ благодарно закудахтал. Пэм повернулась ко мне и проговорила: – А вы с ним, кажется, начинаете понемногу ладить. Ведь правда?

Вероятно, так оно и было, в очень незначительной степени, но главное-то заключалось вовсе не в этом. И я объяснил ей:

– Думаю, ты никогда не поймешь толком, что это значит: гулять на собственном дворе, находиться в собственном доме, за который ты выплачиваешь ипотеку, который изо всех сил стараешься поддерживать в порядке, которым немало гордишься, – думаю, ты не поймешь, что значит чувствовать постоянную опасность, вечно быть настороже, оттого что некое живущее здесь существо жаждет твоей смерти.

Она было засмеялась, как всегда, когда я говорю слишком пафосно, но потом поняла, что я не шучу, и прикусила губу. Настроение у меня тогда было паршивое, и не только из-за Цыпы. Я начинал понимать, что этот петух лишь выступает выразителем того, насколько лишним я становлюсь порой в этой своей новой жизни.

– Ну, ты же сам понимаешь, – сказала Пэм, – что он ведет себя так не нарочно.

Не нарочно?

Пэм стала объяснять, что Цыпа никогда в жизни не встречал других петухов, не жил в стае, даже своих братьев и сестер не видел – с того самого дня, когда вылупился из яйца и стал объектом научного исследования в начальной школе им. Никсона. Насколько Цыпа был способен мыслить, он считал себя одной из собак, с которыми любил гулять во дворе, или одной из девочек, которых все время отыскивал, заглядывая во все окна и двери. Он знал одно: все это пространство – двор, новый дом – его нынешняя территория. А инстинкт побуждал его защищать территорию во что бы то ни стало. Вот такой он был и вот так он поступал. Он никого не хотел обидеть, не хотел никем помыкать – он просто не умел вести себя иначе.