Приятель - Дэвид МакГроги

Я был уверен только в одном: это был не рядовой любопытный. Не бывает так, чтобы ехал человек, не торопясь, в воскресное утро, случайно увидел петуха во дворе пригородного особняка и сказал себе: «Как хорошо, что у меня на переднем сиденье завалялась камера, не то жена мне не поверила бы». Во-первых, он уже к дому подъезжал на малой скорости. Во-вторых, заметил петуха с самого начала. Обычно проезжающие мимо дома уже где-то на середине пути обращают внимание на его светлость, вышагивающую по двору, и лишь тогда нажимают на тормоза, опускают окна и кричат птице что-нибудь оригинальное – например, «ку-ка-ре-ку!» В-третьих, этот парень вел съемку аппаратом с телеобъективом, а не каким-нибудь подвернувшимся под руку мобильником – значит, снимал он ради дела. Это вам не кадр на телефоне, который можно показать друзьям у стойки бара: «Только полюбуйтесь, кто разгуливает по двору этой ненормальной семейки!» Нет, он специально ехал именно к моему дому.

Рассуждая таким образом, я одновременно пытался определить собственную реакцию на происшедшее. Выразят ее лучше всего, наверное, следующие слова: «Почему, черт побери, на это потребовалось столько времени?» Мне уже месяца два казалось, что я вот-вот рехнусь окончательно. Из всех окружающих я был, кажется, единственным человеком, у которого вызывало бурный протест содержание пернатого монстра, целыми днями вопящего у нас во дворе на пределе своих сил. Как я уже упоминал, и Пэм, и девочки старались не обращать на это внимания. Соседи тоже не жаловались, что сильно меня удивляло. Если уж говорить откровенно, я застал однажды Тима, нашего соседа, за беседой с Цыпой, которую они вели через разделяющий наши участки забор. Эх, Тим, что же ты? Если бы это я жил по соседству, то непременно пригласил бы во двор полковника Сандерса[58].

И вот наконец – о, счастье! – какой-то загадочный владелец черного как вороново крыло внедорожника решил, похоже, взять это дело в свои руки. Я живо представил себе, как в понедельник утром все чиновники муниципалитета, так или иначе отвечающие за содержание домашних животных, обнаружат у себя на столах почтовые конверты с глянцевыми фотографиями Цыпы 20×25 см, с которых петух на фоне новенького коттеджа будет смотреть на них свирепым взглядом. Если владелец черной машины по-настоящему умен, то он приложит еще статью о негативном влиянии шума, а то и подлинные записи воплей Цыпы в разное время дня. Я проклинал себя за то, что не прыгнул в свое авто и не догнал незнакомца. Я отловил бы его на стоянке возле торгового центра. Он поднял бы руки и воскликнул: «Я ничего такого не хотел, просто я обожаю цыплят». А я бы ему ответил: «Не тревожься, мы с тобой заодно, приятель. Давай выработаем совместную стратегию поведения».

Я вскочил на ноги, вошел в дом и сообщил Пэм:

– Сейчас произошла одна вещь, кажется, не очень хорошая. – И в деталях описал недавнюю сцену. В конце моего рассказа Пэм пришла к тем же выводам, только ей они совсем не понравились.

– Но он же петух, – повторила она раза три или четыре. – Он привыкает к новой обстановке. Неужели кто-то считает, будто он лишен всяких инстинктов? Разве будет он смирно сидеть и ждать, пока какой-нибудь хищник перепрыгнет через забор или свалится на него с неба? Да нет же, он поступает так, как научили петухов века селекции, то есть защищает себя, как умеет.

Наверное, я мог бы возразить Пэм, что соседи не должны считать нормальным в первую очередь сам факт содержания петуха во дворе. По размышлении, однако, я решил пока эту тему не затрагивать.

– Ну, будем надеяться на то, что Цыпа привыкнет здесь рано или поздно – лучше бы пораньше – и угомонится. Ему это только на пользу пойдет.

Ага, и мне тоже.

Пэм не привыкла пассивно мириться с тем, что подкидывала ей жизнь. Росла она в семье скромного достатка в центральной части штата Нью-Джерси, но решила поступить в университет штата Пенсильвания, один из лучших вузов, который входит в «Лигу плюща»[59]. И она туда поступила. Став студенткой, решила осуществить свою давнюю мечту и выучиться на ветеринара. Это она тоже сделала, там же, в университете Пенсильвании. Потом сумела открыть собственную клинику в Бостоне и справляется с ней, несмотря на то что у нее две дочери, целый зверинец и я в придачу. В большинстве случаев у Пэм получается то, чего она хочет. Итак, уже к концу дня она выгуливала собак, обходя наш квартал и высматривая, не покажется ли где у гаража черный внедорожник. Ясное дело, она его увидела – в тупике через улицу от нас, возле огромного старинного особняка с безукоризненным ухоженным двором.

– Этот дом стоит далеко от нас, – проворчала она, вернувшись домой.

– Настолько, что Цыпу там и не слышно?

– Ну, чуть-чуть слышно. Так, издалека. Но звук получается приятный, успокаивающий.

Против этих звуков я и боролся.

Я убедил Пэм в том, что нельзя ей стучать в дом к тем людям, угощать их сладким пирогом, приглашать к нам на обед – разве что подаст она жареного цыпленка или пирог с курятиной. Так что мы решили подождать дальнейших событий, не сомневаясь, что они последуют, а пока Пэм взяла на себя задачу помочь Цыпе поскорее привыкнуть к новой обстановке.

Я частенько выглядывал из окна кухни и видел спину Пэм и сидящего рядом с нею на верхней ступеньке крыльца Цыпу. Слышал, как она снова и снова повторяет, подражая куриному кудахтанью: «Цыпа, ты такой красавец, а здесь так чудесно. Тебе не нужно целыми днями кукарекать. Никто тебя не обидит. Ты же можешь быть послушным, спокойным мальчиком». Он, в свою очередь, отвечал ей благодарным, влюбленным воркованием, чуть ли не с извинениями. Я не мог не прийти к мысли о том, что одну истину он отлично усвоил: никто в жизни так не понимал его – и не любил так сильно, – как та женщина, что сейчас сидела с ним рядом.

Прошла неделя, потом еще одна и еще. Пэм проводила во дворе гораздо больше времени, чем раньше, помогая Цыпе акклиматизироваться. В этом она на удивление преуспела. Он стал орать не так громко и не так часто, хотя (поверьте мне на слово) это все равно, что утверждать, будто ураган оказался чуть менее ужасным, чем предсказывали синоптики. Нередко он по-прежнему громко вопил, отравляя жизнь окружающим.

Утром на Хэллоуин 2010 года я сидел на диване и читал воскресный выпуск «Нью-Йорк таймс», мысленно готовясь к предстоящему вечером матчу «Пэтриотс»[60]. Оба ретривера тихо лежали на полу возле дивана. Позвонили в дверь, собаки вскочили с бешеным лаем, коты бросились искать себе убежище, Цыпа во дворе разорался. Я услышал, как Пэм и девочки разговаривают на крыльце с пришедшим. Наверное, подумал я, это продавец герлскаутского печенья или чего-то другого, столь же популярного в Америке.