Амнезия - Федерико Аксат

— Смотри.

Мэгги показала в сторону леса. На узкой тропе остались следы шин.

На маленькой веранде висели качели, точь-в-точь как у меня. Я постучал в дверь, не дождался ответа и рискнул повернуть ручку. Дверь поддалась.

Как мы и предполагали, хижина оказалась обитаемой. В раковине лежала посуда, на столе стояли цветы, на вешалке висела мужская куртка. Мы огляделись. В гостиной был круглый стол, несколько стульев, камин, старинный телевизор и сервант со множеством полок и ящичков. Владелец постарался украсить свое жилище: на стенах расположились картины и резные деревянные маски, явно работа Харрисона. На диване валялся журнал «Судоку максимальной сложности».

Мэгги открыла встроенный в шкаф холодильник и изучила его содержимое:

— Здесь продукты на несколько дней.

Она продолжала хлопать дверцами кухонных буфетов, но мое внимание привлек шкаф в гостиной. Мэгги подошла ко мне.

— Что?… — начала она.

На полке стояла фотография мужчины лет тридцати, по виду — немца, в кожаной куртке и широких штанах, подвернутых на лодыжках. На голове у него была шапка, похожая на летный шлем. Незнакомец махал кому-то рукой и широко улыбался.

— Густафссон? — предположила Мэгги.

— Понятия не имею.

Я выдвинул один из ящиков и обнаружил стопку журналов. «Нерешаемые судоку». «Экстремальные судоку». В соседнем ящике лежал набор фишек для покера.

— Наверное, Б-клуб иногда собирается здесь, — заметил я.

— Тут целый склад спиртного, так что ты, скорее всего, прав.

У круглого стола стояли пять стульев.

Мы быстро покончили с кухней. В остальных ящиках и на полках не было ничего интересного: всевозможная утварь, баночки со специями, консервы. Похоже, немец любил угощать гостей и разгадывать кроссворды.

В хижине была даже маленькая ванная. Видно, Густафссон жил здесь постоянно. На полочке перед зеркалом нашлись опасная бритва, крем для бритья и набор лосьонов. У двери стояла подставка для журналов, и я не глядя смог бы сказать, какого рода издания там лежали.

— Тут заперто, — сообщила Мэгги.

Я выглянул из ванной и понял, что она говорит о подвале. Узкая дверь располагалась возле кухни.

— Странно. Давай-ка посмотрим.

Я толкнул дверь плечом. В тот же миг послышался шум мотора. Мэгги испуганно прижалась ко мне. Через несколько мгновений мы облегченно выдохнули: снизу доносилось монотонное гудение генератора. Видимо, включив свет в ванной, мы израсходовали и без того скудный запас электроэнергии.

— Если этот тип вернется, мы услышим, — сказал я.

— Интересно, кто он. Ричард с Харрисоном о нем что-нибудь говорили?

Я мотнул головой.

— Пойдем в спальню, — предложил я. — Возможно, там найдем какие-нибудь подсказки.

Спальня почти не уступала размерами кухне. В ней были узкая кровать и письменный стол, заваленный журналами и книгами. На полках нашлись две фотографии немца: маленький портрет и еще одна, на которой он был с какой-то девушкой. Пара застыла в танце — оба подбоченились, выставили вперед правую ногу, искоса глядя в объектив и смеясь. Не было ни малейшего сомнения, что эти двое отчаянно влюблены друг в друга.

Я подошел поближе и стал всматриваться в их лица, надеясь угадать знакомые черты. Но нет, раньше я их не видел.

Я проверил ящики письменного стола — два из трех были открыты. Ничего интересного: библиотечные формуляры, старые батарейки, пара потертых карточных колод, путеводители, старые рекламные проспекты, компас… Самое любопытное наверняка хранилось в третьем ящике, но он оказался заперт на ключ. Ничего, что могло бы иметь отношение ко мне или событиям в моем доме, я не нашел.

— В тумбочке пусто, — объявила Мэгги. — Что-то мне неспокойно, Джонни. Если он вернется…

— Скажем, что мы друзья Харрисона. Проходили мимо и решили заглянуть.

— Ну, сойдет, наверное.

— Мэгги, если он дружит с Харрисоном и твоим отцом, то точно знает, кто мы такие. Но вот почему мы о нем прежде не слышали?

— Думаешь, мы опоздали? Отец и остальные были здесь утром и забрали то, что мы ищем?

— Возможно. Придется спросить их прямо.

В хижине нам делать было больше нечего. Улика, если ее не успели забрать, хранилась в запертом ящике… Или в подвале.

— Мы могли бы взломать замок, — подумал я вслух, — или дождаться немца.

— Кого?

— Густафссона… он же вроде немец.

Мэгги задумалась:

— Взламывать замок — это слишком. Давай немного подождем и подумаем, что делать дальше.

Мэгги устроилась на качелях, а я сел на перила.

Мы молчали. Закат был как на картинке. Оранжевый солнечный диск медленно погружался в воды озера.

Через десять минут выключился генератор.

Дальше события развивались стремительно. Мэгги решила покачаться, и я поневоле стал следить за убаюкивающим движением: кач-кач, кач-кач. Должно быть, я впал в некое подобие транса, и перед глазами вдруг возник ясный, отчетливый образ: на диване валяется журнал «Судоку максимальной сложности», раскрытый на странице с наполовину разгаданной головоломкой. Изрядная часть клеточек уже заполнена. В одну из них вписана цифра четыре, выведенная особым образом, одним росчерком, как молния. Качкач. Многие пишут четверку именно так, но мало кто имеет привычку закрашивать образованный линиями треугольничек. По спине у меня пробежал холодок. Кач-кач. Старая хижина поскрипывала. А вот качели не издавали ни звука. Я знал человека, который закрашивал треугольничек в четверке. И никогда не забывал смазывать качели.

Возникший на пороге мужчина был в бейсболке и с окладистой бородой, но даже в таком виде я сразу узнал своего отца.

Джон и Лила ссорились не впервые, но теперь она, как ему показалось, наконец осознала: страсть, которую многие путают с любовью, вот-вот угаснет, а больше их ничего не связывает.

Потому-то Джон и удивился, когда в дверь позвонили. Он сидел в студии, откинувшись на стуле, и созерцал потолок. Джон вздохнул. У Лилы после скандала всегда оставалось что-то невысказанное, и спустя несколько часов она звонила по телефону, писала длинные сообщения или заявлялась к нему домой, словно стремясь выработать остатки эмоционального топлива. Джон знал, что лучше ее выслушать. Пусть снимет с души последнюю тяжесть.

На пороге стояла девушка немного моложе его самого. В голубых шортах с белыми сердечками и белой майке она словно явилась из молодежного сериала. На левом плече висел яркий рюкзак.

— Привет. Меня зовут Пола Мэррел.

Она протянула ему руку. Лямка рюкзака соскользнула с плеча, светлый локон упал на лицо. Пола машинально поправила их.