Запретная страсть - Дженни Браун

Священник нервно покусал нижнюю губу, явно подыскивая дальнейшие слова.

— На прошлой неделе я обсудил сложившееся положение с леди Хартвуд, Она посвятила меня, как священника, во все грустные подробности ее жизни, а также раскрыла все условия самого завещания, ставившего ее в столь неприятное и мучительное положение. По просьбе леди Хартвуд я обратился к семейному поверенному. Я сказал, что хочу выступить свидетелем на суде и объявить о помешательстве Джеймса в последние дни и часы его жизни. Вследствие чего поверенный убедил леди Хартвуд, что проблем с оспариванием последней воли умершего сына у нее не возникнет. В таком случае законным будет признано то завещание, которое Джеймс составил еще при его вступлении в брак.

— Ясно. Значит, не было никакой необходимости всем нам ломать комедию в эти дни, — мрачно заметил Эдвард.

— Никакой, — согласился мистер Хоскинс, — Согласно более раннему завещанию, дом в Брайтоне остается вашей матери, а также часть дохода от состояния вашего брата. Все остальное принадлежит вам, ваша милость. Странно, что леди Хартвуд до сих пор ничего не сообщила вам.

Для Эдварда в этом не было ничего странного. В этом как раз и скрывался ответ на вопрос, почему леди Хартвуд так смело выступила против Элизы. Если бы он узнал об изменении завещания, он немедленно уехал бы из Брайтона вместе с Элизой, и тогда его мать лишилась бы возможности отомстить ему. Нет, в этом не было ничего удивительного.

Что теперь оставалось делать Эдварду? Он был бессилен, и его мать прекрасно знала об этом. У него похолодело на сердце.

Наконец леди Хартвуд вернулась домой. Мистер Хоскинс, обсудив с ней какие-то их дела, вскоре удалился, и тогда она пригласила Эдварда в гостиную. Она сидела в своем кресле, гордая, довольная, а он, стоя перед ней, чувствовал себя снова провинившимся маленьким мальчиком. Застарелый страх и унылая тоска опять зашевелились в его душе. Он почти явственно ощущал ее злость и ненависть к себе, более того, он не мог не видеть ее злорадной радости, потому что она сумела взять над ним верх. Он разозлился, но постарался держать себя в руках.

И вдруг он опомнился. Он не был больше маленьким мальчиком, он уже взрослый мужчина. Кроме того, он вовсе не проклятый порочный человек, на чем все время настаивала она. Элиза раскрыла ему глаза. Ненависть к самому себе, которую с таким старанием взращивала в нем мать, больше не отравляла его сердце. Теперь он знал, откуда взялась эта ненависть, и сумел довольно легко подавить в себе желание ответить ей дерзостью или оскорбительной насмешкой.

Она ведь была его матерью. В этом теперь не было никаких сомнений.

Она оступилась в, жизни, совершила глупость из-за отвергнутой любви и потеряла любовь, самое дорогое, что только есть на свете. Эдвард смотрел на нее не сквозь призму все искажающей ненависти, а впервые представил молодую женщину, страстную, умную, полюбившую негодяя, пытавшуюся его исправить и потерпевшую горькую неудачу. Ее застарелая ненависть к младшему сыну не имела ничего общего ни с реальным Эдвардом, ни с его поступками, пусть и не всегда благовидными. В своей ненависти она давала выход своему страху перед жизнью, так жестоко обидевшей ее. И как только он понял это, у него сразу отлегло от сердца. Эдвард был счастлив, он понял, что освободился, он вырвался из-под гнета ее ненависти.

Леди Хартвуд жестом пригласила его сесть, но он, ошеломленный внезапным озарением, медлил, пытаясь совладать с бурной радостью, переполнявшей его сердце! Он смотрел на мать новыми глазами. Наконец он спохватился и присел, чтобы его задержка не вызвала у нее ненужной злости.

— Я только что получила очень странное письмо.

— Какое письмо?

— От особы, именуемой миссис Этуотер.

Эдвард нахмурился. С какой целью миссис Этуотер писала его матери?

— По всей видимости, ее волнует судьба твоей любовницы. Она считает, что ей грозит опасность попасть в бордель. Она выдвигает нелепые обвинения против судьи, достойного во всех отношениях джентльмена, который к тому же вхож в мой дом. Я не верю такой нелепице. Он из благородной семьи, я очень хорошо знакома с его матерью.

Стараясь говорить как можно мягче и убедительнее, Эдвард произнес:

— До меня тоже доходили подобные слухи. Но ведь тебе, как никому другому, должно быть известно — что нравственный облик сына может резко отличаться от облика матери.

Леди Хартвуд кивнула с довольным видом. Она еще раз пробежала по листу бумаги глазами, она тоже играла, причем с явным наслаждением. Больше всего Эдварду хотелось быть самим собой, а не играть одну из своих старых ролей, но у него не было иного выхода. Надо было действовать тонко и умно, рассчитывая каждое слово и жест, чтобы убедить ее помочь ему. Он чувствовал себя игроком, поставившим на карту последние деньги, он не имел права на ошибку, он обязан был выиграть.

— Мне не известно, о чем пишет миссис Этуотер, — вкрадчиво начал он. — Но из ее письма тебе, должно быть, стало известно, что я обращался к ней за помощью, чтобы она, используя свое знакомством регентом, спасла Элизу. Но она отказала мне, она укорила меня за мое отношение к тебе и сказала, что только ты, одна ты можешь спасти Элизу. Прошу тебя об одном: пусть заслуженное наказание падет только на мои плечи, а не на Элизу, единственная вина которой состоит в том, что, полюбив меня, она посчитала, что может меня исправить.

— Женщины часто впадают в подобные заблуждения, — с горькой усмешкой призналась она. — Думаю, что теперь она поумнеет.

— Я тоже так считаю, — отозвался Эдвард. — Кроме того, тебе надо знать, что я делал ей предложение и она отказала мне.

Леди Хартвуд взглянула на него с неподдельным удивлением:

— Она оказалась умнее, чем я думала. Разве может быть счастлива женщина в замужестве за таким развратником, как ты?

— Точно такой довод привела Элиза, отказываясь от моего предложения, — согласился он. — Не знаю, как мне убедить ее изменить ее мнение. В моей жизни я совершил много дурного, о чем сильно сожалею. Но сейчас ради Элизы, чтобы вызволить ее, я готов на все, лишь бы спасти ее любой ценой.

— Язык у тебя хорошо подвешен, — фыркнула мать. — Но это всего лишь пустые слова. А что ты на самом деле готов сделать для ее спасения?

— Все, что захочешь, — пристально глядя ей в лицо, ответил Эдвард.

Леди Хартвуд с довольным видом кивнула:

— Ну что ж, в таком случае давай кое-что обсудим. Вскоре суд одобрит другое, не предсмертное, завещание Джеймса. Но, согласно ему, мне все равно не будет хватать денег для достойного образа жизни.

Через час Эдвард торопливо выбежал из дома матери, сжимая в руках драгоценную бумагу, в которой она отказывалась от всех выдвинутых обвинений. Соглашение досталось ему дорогой ценой, но он нисколько не жалел об этом. Деньги не имели для него никакого значения по сравнению с опасностью, нависшей над Элизой.