Запретная страсть - Дженни Браун

Элиза удивленно уставилась на него:

— Но разве на ратушу не напали? Я ведь явственно слышала звуки выстрелов.

— Никто не стреляет, это всего лишь петарды и фейерверки. Видимо, кто-то решил позабавиться, пошалить с огнем. — Он обнял ее, — Элиза, ты в безопасности. Эти взрывы всего лишь забавы одного мальчика, который обожает фейерверки и римские свечи. Ты хорошо знаешь этого мальчика и не раз упрекала его за пристрастие к розыгрышам и шуткам.

— Так это взрываются твои петарды, которые ты привез из Лондона? Значит, ты сдержал слово и спас меня?

— Конечно. Неужели ты думала, что я могу оставить тебя в руках этих свиней?

— Не могу поверить.

— Придется поверить. Я совершил глупость, по моей вине ты попала сюда. Приходится исправлять свои ошибки.

— Но нам надо побыстрее убираться отсюда. Иначе, вернувшись, они арестуют нас обоих.

— За что? Я всего лишь гулял по площади, когда какие-то безобразники начали шалить и запускать фейерверки. Как свидетель, я чист перед законом.

— Но ведь меня задержали за… — Элиза замялась, ей не хотелось вслух произносить слово, означающее преступление, которое ей вменяли в вину.

— Ты свободна! — воскликнул Эдвард. — Я достал у моей матери бумагу, в которой она отказывается от всех своих обвинений.

Итак, справедливость восторжествовала. Она невинна и свободна.

— Но каким образом тебе это удалось?

— Я принес ей извинения, более того, раскаялся в моем поведении, сделал все, что полагается в таких случаях, и она уступила.

— Ради меня ты пошел на унижение? Ты позволил ей взять над тобой верх?

— Элиза, ты упрекала меня, сравнивая с твоим отцом, пропащим человеком, охваченным безудержной страстью к азартным играм. Да, я тоже играл в мою игру, но все-таки не настолько увлекся ею, чтобы перестать отличать вымысел от подлинной жизни, нестоящее от важного. Ты свободна, и против тебя больше нет никаких обвинений.

Она припала к его груди, рядом с ним было так приятно, так покойно. Никогда в жизни ей не было так хорошо, так счастливо на душе. Элиза Намеренно продлевала минуту бесценного блаженства, она впитывала в себя его тепло, ласку и внимание. Боже, какая же она была глупая, что уклонялась, сопротивлялась, бежала от его любви, когда ее губы, руки, душа — все в ней буквально тянулось к нему!

Но тут смутная мысль зашевелилась в уголке ее сознания. Она ведь тоже играла роль, но теперь, после того как лорд Лайтнинг перестал играть, она тоже должна сбросить маску лицедейства. У нее как будто камень свалился с души. Неведомая радость вспыхнула в ее сердце, и она с трудом удержала ее под покровом напускного безразличия, того самого мнимого равнодушия, за которым она так искусно до сих пор прятала свои чувства.

— Ты не так уж и виноват. В том, что меня арестовали, есть немалая доля и моей вины. В конце концов, это ведь была моя идея играть роль твоей любовницы и поехать вместе с тобой в Брайтон. — Она резко выпрямилась и отстранилась от него. — Не стоит тебе укорять одного себя за все случившееся. Я виновата ничуть не меньше тебя. По натуре я такой же страстный человек, как и ты. Уран управляет нашими страстями. Будь ты чуть любопытнее и спроси ты меня насчет моего гороскопа, тогда… Так и быть, признаюсь: в моем гороскопе Уран совпадает с Юпитером, а это говорит о том, что у меня даже более пылкая и страстная натура, чем у тебя.

Пока она несла эту околесицу, Эдвард с нескрываемой нежностью смотрел ей в лицо в поисках ответа на свой незаданный вопрос. Но когда он понял, в чем она боится признаться ему, он нахмурился, выпрямился и одернул на себе сюртук. Закусив губу, он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Наконец ему, как и Элизе, удалось взять себя в руки.

— Я виноват перед тобой, так как очень несерьезно относился ко всему, что представляло для тебя интерес, — признался Эдвард. — Это относится не только к твоим гороскопам. Но теперь я верю многому из того, что ты говорила. Нами действительно управляет планета сюрпризов. Моя жизнь резко изменилась, после того как ты вошла в нес.

— Прошу прощения, если что-то было не гак, — отозвалась Элиза. — Но теперь, когда близок конец, можешь больше не думать об этом.

Когда они вышли на площадь, то попали в толпу людей, которые бегали, кричали, суетились в полной растерянности, не понимая, в чем причина ночного переполоха. Элиза растерялась, но Эдвард твердо держал ее под руку и решительно продвигался сквозь толпу, не обращая никакого внимания на поднятый шум и крики. Карета стояла недалеко. Когда они сели в нее, Эдвард заботливо укутал Элизу меховой накидкой, и только тогда она поняла, как она продрогла.

Карета тронулась. После минутного молчания он тихо обронил:

— Никогда не прощу себе, что подверг тебя такому испытанию, и все из-за моего легкомыслия.

Его голос звучал сдержанно. Но по всему было видно, как нелегко дается ему напускное равнодушие. Элизе тоже хотелось прильнуть к нему, ощутить тепло его груди, но она, как и он, изо всех сил сдерживала свои чувства. Она не должна поддаваться, иначе она опять потеряет голову.

Она не верила в их счастливое будущее. Да, он спас ее из беды, как и обещал, но скорее всего это был последний крик, точнее, отголосок его любви к ней. События прошлого дня и ночи развеяли окончательно все ее иллюзии и мечты, которым она так долго предавалась.

Сколько времени она его знала? Недели две, нет, меньше. Можно ли было за столь краткий срок убедиться в искренности и глубине его чувств? Их соединила на короткий час взаимная страсть, но смешно было думать, что мгновенно вспыхнувшей страсти могло бы хватить на всю их семейную жизнь. Для взаимного счастья нужна была любовь, та самая любовь, которая не ищет личного интереса, не гордится, не раздражается и никогда не кончается. У нее не было ни малейших сомнений, что на такую любовь Эдвард не способен. Как она могла довериться ему, если со временем его чувства к ней охладеют и изменятся? В какой кошмар тогда должен был бы превратиться их брак!

Элиза горько усмехнулась про себя: сейчас, после того как опасность миновала, она, как это ни удивительно, опять ждала от него предложения руки и сердца. Какая же она наивная! Она отказала, причем в довольно оскорбительной форме, задевающей его гордость. Не исключено, что теперь он испытывал к ней такое же отвращение, как к Эстелле, несмотря на то что ее он спас из беды, куда ее завлекла неосторожность их обоих. Сейчас, когда ей ничто не угрожало, он, по-видимому, втайне желал отделаться от нее, поделикатнее и побыстрее. Все-таки он оставался лордом Лайтнингом, эксцентричным и непредсказуемым. Если бы она нуждалась в утешении и поддержке, она обратилась бы к нему в последнюю очередь.

Эдвард как будто прочитал ее мысли.

— К сожалению, тебе придется побыть в моем обществе еще какое-то время. Иного выхода я не вижу. Здесь у тебя нет никого, кто мог бы оказать тебе поддержку, поэтому все заботы о тебе я беру на себя, но только до нашего возвращения в Лондон. Туда мы отправимся немедленно, я заеду всего лишь на пару минут в дом матери, чтобы собрать нужные вещи. Ну а потом мы заедем в магистрат к судье, чтобы оформить твое освобождение и забрать твои вещи, хотя эта скотина не сможет нам помочь. Судья тяжело ушибся, падая с высокой лестницы ратуши. Честно признаюсь, его падение не было случайным, я приложил к нему руку, а также к падению другого негодяя, его помощника. Надеюсь, происшедшее навсегда отобьет у них охоту заниматься подобными грязными делами. Как только достанем твои книги, так сразу отправимся в путь.