Боги нефрита и тени - Сильвия Морено-Гарсиа

– Не может быть, – прошептал бог.

Он предвидел множество вариантов будущего, но этот – ни разу. Масштаб проигрыша обжигал подобно удару хлыста. Казалось, Вселенная решила пристыдить его, выпустив существо из глубин.

Вукуб-Каме посмотрел на ладони, обожженные топором. Обожженные зря. Какая ирония! Он так ничего и не добился.

Кайман добрался до берега, земля сотрясалась от его могучих шагов. Он открыл челюсти, в которых нес какой-то сверток. Положил его на землю и ушел обратно в воду.

Боги и смертные стояли неподвижно, и наконец Хун-Каме ступил вперед.

Сверток был красным, как мантия, которой оборачивают труп. Хун-Каме опустился на колени и потянул за уголки. Перед ним, как растоптанный цветок, лежала Кассиопея. На ее горле виднелся порез, одежда была испачкана в крови, черные волосы прилипли к лицу, глаза закрыты.

– Это уловка, – прошептал Вукуб-Каме, и его ладони зачесались, словно он их поранил. – Ты жульничал.

– Это ее победа, – ответил Хун-Каме с таким гневом, что Вукуб-Каме склонил голову.

Темноволосый бог с нежностью посмотрел на девушку, так же нежно провел пальцем по ее лбу, щеке и губам, а потом прижал руку к шее. Рана стала линией красной киновари, а потом он смахнул эту красную пыль, и кожа стала гладкой.

Кассиопея медленно открыла глаза, словно бы пробуждаясь от глубокого сна. Хун-Каме встал сам и помог ей подняться на ноги. Когда девушка выпрямилась, ее испачканная одежда превратилась в ярко-красное платье с черной бахромой, достигающее лодыжек, талию обхватывал черный пояс. Его одежда тоже изменилась, смокинг, который все еще оставался на нем, растворился. Старый наряд заменила черная набедренная повязка, на плечи опустилась накидка из крыльев черных мотыльков. На груди красовалось нефритовое ожерелье.

Кассиопея моргнула и посмотрела на Хун-Каме.

– Что произошло? – тихо спросила она.

– Ты выиграла состязание, спасла меня.

– Я умерла, – прошептала Кассиопея, прижав руку к горлу. Она огляделась. – Но… я первой сюда добралась?

– Этого нельзя отрицать, – сказал Хун-Каме и повернулся к брату.

Вукуб-Каме стоял с опущенной головой. Почувствовав взгляд, он протянул руку вперед, и на его ладони материализовалась черная шкатулка, украшенная черепами. Он неохотно отдал ее Хун-Каме.

Вукуб-Каме больше не мог удерживать трон.

– Нет, этого нельзя отрицать, – сказал он. – Девушка первой добралась до Дерева мира, свидетелем чему стал Великий кайман. Твое правление узаконено. Я отдаю тебе то, что забрал.

Хун-Каме открыл шкатулку – там лежал его глаз, словно драгоценный камень на бархате. Оставалось вернуть его в тело, закончить процесс, начатый на Юкатане.

Но прежде он должен поговорить с Кассиопеей.

– Я обязан тебе моим королевством, поэтому прими мою благодарность. Я пообещал тебе то, чего захочет твое сердце. Если попросишь драгоценности, я дам тебе их. Если хочешь отомстить вероломному кузену, его кровь прольется.

Кассиопея взглянула на Мартина, стоящего на коленях, как и Завала, и покачала головой.

– Я никогда не желала драгоценностей… И я хочу, чтобы Мартину позволили вернуться домой.

– Хорошо, – сказал Хун-Каме. – Что касается тебя, брат мой…

– Я сдаюсь тебе, – Вукуб-Каме поднял к небу покрытые шрамами ладони.

Он опустился на колени и склонил голову, как военнопленный. Желание сражаться покинуло его, глаза стали белыми, как жемчужины, а одежды… одежды стали потрепанными и поеденными молью, как у нищего.

Хун-Каме сурово взглянул на брата, наклонился и сжал его плечо.

– Я ничего так не желал, как твоей смерти, – сказал он. – Но сейчас она мне не нужна. Я был недобр к тебе, и ты ответил тем же, но я не хочу продолжать этот круг, полный ненависти.

Вукуб-Каме поднял голову. Он пытался услышать обман в голосе брата, но не нашел его.

– Это остающаяся в твоих венах смертность делает тебя таким, – осторожно заметил он.

– Возможно. Или мудрость, понимание, что порядок двойственности нельзя нарушать, – ответил Хун-Каме и тихо добавил: – Или тот факт, что ты, несмотря на всю горечь, мой брат.

Он взглянул на покрытые шрамами руки брата, а Вукуб-Каме посмотрел в его лицо, на пустую глазницу.

Природа ненависти неведома. Она может веками пожирать сердце, а потом исчезнуть, хотя ты думал, что она неподвижна, как гора. Но даже горы со временем разрушаются. Ненависть Хун-Каме была высотой с десять гор, а ненависть Вукуб-Каме глубиной в десять океанов. Хун-Каме мог позволить ненависти поглотить его, но вместо этого он решил ее отринуть, и то же самое сделал его брат.

Кассиопея отдала себя, и Хун-Каме тоже должен был что-то отдать.

Светловолосый бог передал темноволосому шкатулку, и тот, поколебавшись, осторожно вынул глаз и вставил в пустую глазницу. Потом Вукуб-Каме поднял руки, и в них появилась корона из оникса и нефрита, которую он возложил на голову Хун-Каме. Талию повелителя теперь опоясывал кожаный пояс, украшенный инкрустациями из тех же камней.

Братья были одинакового роста и смотрели прямо друг на друга. Они были вечными и неизменными – и все же изменились.

– Добро пожаловать домой, Великий Повелитель Шибальбы, – сказал Вукуб-Каме.

Ветер, шепчущий в ветвях Дерева Мира, эхом повторил его слова.

Вновь коронованный, Хун-Каме мог бы совершить триумфальный въезд во дворец, придворные наполнили бы кубки до краев ликером и вином, а благовония окутали бы тронную залу. Все ждали празднеств.

Придется подождать подольше.

Хун-Каме повернулся к девушке.

– Пойдем, – сказал он и взял Кассиопею за руку.

Хун-Каме не нуждался в Черной дороге, чтобы ходить между тенями, – вместе с девушкой он проскользнул в пространство среди пространств, и они попали в отдаленный уголок королевства.

Пустыня, самый край Шибальбы, где начинается Черная дорога. Ни один картограф не сможет нарисовать идеальную карту Шибальбы, тем не менее это была ее граница.

– Вскоре ты должна будешь вернуться в Срединный мир, – сказал Хун-Каме. – А я должен стать богом.

– Ты разве не бог? – удивилась она.

Он покачал головой.

– Остался один шаг.

Он держал ее руки в своих, и девушка знала, что он говорил о соединяющей их нити осколка, привязывающей смерть к жизни. Эта нить все еще существовала.

– После этого… я никак не могу остаться? – спросила Кассиопея.

– Ты живая, – покачал он головой.

– Но мгновения назад я умерла…

– Да, и я вернул тебя к жизни. Ничто живое не может долго оставаться в Земле мертвых.