Луна костяной волшебницы - Кэтрин Парди

Гиацинт, старейшая из Леурресс, обхватывает мое лицо старческими руками.

– Ты унаследовала свирепость своей матери, – говорит она, сверкнув полуослепшими глазами.

– Об этом судить лишь мне. – В мягком голосе Одивы слышны властные нотки.

Я едва сдерживаю улыбку. Женщины тут же расступаются перед matrone, но, почувствовав, что Сабина решает последовать их примеру, я касаюсь руки подруги, и она замирает на месте. Она знает, что придает мне уверенности.

– Мама, – склонив голову, приветствую я.

Одива шагает по каменному полу, не издавая ни единого шороха, отчего создается впечатление, будто она скользит над ним. Вокруг ее сапфирового платья кружат сверкающие пылинки, напоминая звезды на небе. Но что действительно поражает, так это ее ожерелье благодати. Кулон из кости медведя-альбиноса, вырезанный в форме когтя, раскачивается среди настоящих когтей медведя на ее трехъярусном ожерелье вместе с зубами ската-хвостокола. А когти и перья филина напоминают эполеты на ее плечах. Среди них также есть кость благодати, вырезанная в виде когтя. А еще у мамы есть корона, сделанная из позвонков асписовой гадюки и черепа гигантской вечерницы – огромной летучей мыши. Кости прекрасно оттеняют волосы матери цвета воронова крыла и ее белую, словно мел, кожу.

Я не шелохнулась, пока ее черные глаза скользили по моему ожерелью. Закончив осмотр, она поддевает пальцем самый большой из зубов.

– Какую благодать ты получила от тигровой акулы, ради чего решила подвергнуться такой опасности? – произносит она небрежно, но ее красные губы поджимаются в неодобрении.

Ее famille – единственная famille в этом районе Галлы – с годами сократилась до сорока семи женщин и девочек. Так что поиски благодати не должны ставить нашу жизнь под угрозу.

Раньше наша famille была намного больше, но пятнадцать лет назад на землю обрушилась Великая чума. И сражение за переправу ее бесчисленных жертв убило половину наших сестер. А остальные пали под натиском болезни. С тех пор мы изо всех сил стараемся контролировать население Южной Галлы. Хоть нас теперь мало, мы остаемся избранницами богов и основоположницами рода. И другие Леуррессы по всему миру не смогут переправлять своих мертвецов без нас. Наши силы связаны.

– Обостренное обоняние, улучшенное зрение в темноте и шестое чувство, помогающее определить, кто находится рядом, – говорю я заготовленный заранее ответ.

И только собираюсь добавить «плавание, охотничьи инстинкты и свирепость», как встревает мама:

– Все эти благодати я получила от ската.

– Кроме способности видеть в темноте, – поправляю я.

– Не так уж она тебе и нужна. У тебя есть кость крыла сокола. Ее достаточно для улучшения зрения.

Между собравшимися Леуррессами проносятся шепотки одобрения. У каждой из Перевозчиц есть кость животного – в основном птицы, – дарующая улучшенное зрение и возможность видеть дополнительный цвет. Цвет смерти.

Я скрещиваю, но тут же опускаю руки, борясь со вспыхнувшей защитной реакцией.

– Но акула оказалась невероятно сильной, мама. Ты не представляешь, насколько она сильна. Она застала нас врасплох.

Уверена, Одива не сможет оспорить тот факт, что мне не помешает сила к моим костям благодати. И теперь она у меня есть, вместе со свирепостью и уверенностью. Вот только мать уловила лишь одно слово.

– Нас?

Я на мгновение опускаю глаза.

– Сабина… помогла мне.

Я тут же чувствую, как подруга застывает рядом. Она ненавидит привлекать к себе внимание. А сейчас все взгляды Леурресс устремлены к ней, и при этом взгляд моей матери самый тяжелый.

Когда Одива вновь переводит взгляд на меня, выражение ее лица остается таким же спокойным, как воды в лагуне. Но под этой маской бурлит что-то столь же свирепое, как акула. Но она злится на меня, а не на Сабину. Она никогда не сердится на Сабину.

Леуррессы замолкают, и тихий шепот моря наполняет пещеру, словно мы оказались в гигантской раковине. Мое сердце колотится в такт ударяющим о берег волнам. Никто не запрещает принимать помощь от другой Леуррессы во время охоты, но это не одобряется. Еще минуту назад это никого не волновало – потому что убийство такой грозной хищницы затмило этот факт, – но красноречивое молчание мамы наталкивает на определенные мысли. Я едва сдерживаю вздох. Что еще мне сделать, чтобы произвести на нее впечатление?

– Аилесса не просила меня о помощи. – Голос Сабины звучит тихо, но спокойно. Она опускает мешок с акульим мясом и складывает руки на груди. – Но я испугалась, что у нее закончится воздух. Поэтому поддалась страху и нырнула вслед за ней.

– И жизнь моей дочери действительно оказалась в опасности? – склонив голову набок, спрашивает Одива.

– Не больше, чем ваша собственная, когда вы отправились убивать медведя с ножом и одной-единственной костью благодати на ожерелье, matrone, – тщательно подбирая слова, отвечает Сабина.

В ее голосе нет и капли иронии, а лишь смиренная и убедительная правда. Когда Одива отправилась на охоту за медведем, ей, как и мне сейчас, было семнадцать. И без сомнений, она сделала это, чтобы что-то доказать своей матери. Моей бабушке, которую я едва помню.

Брови мамы приподнимаются, и она подавляет улыбку.

– Отлично сказано. Тебе следовало бы поучиться у Сабины, Аилесса. – Ее взгляд встречается с моим. – Возможно, обладай ты таким же красноречием, то смогла бы обуздать свое извечное желание провоцировать меня.

Я стискиваю челюсти, чтобы скрыть свою обиду. Сабина бросает в мою сторону полный извинений взгляд, но я не сержусь на нее. Она ведь пыталась защитить меня.

– Да, мама.

Как бы я ни старалась доказать свою ценность как будущая matrone нашей famille, мне не хватает простых добродетелей, которыми от природы обладает моя подруга. И мама постоянно норовит мне указать на это.

– Оставьте нас, – приказывает она другим Леуррессам.

И те, поклонившись, тут же возвращаются к своей работе. Сабина направляется за ними, но мама жестом останавливает ее. Хотя ее слова предназначены мне.

– Полнолуние через девять дней.

Напряжение, сковывающее грудную клетку, отступает, и я делаю глубокий вдох. Она имеет в виду мой обряд посвящения. А значит, приняла мои кости благодати – все до единой.

– Я готова. Более чем готова.

– Гиацинт научит тебя песне сирен. И ты попрактикуешься на деревянной флейте.

Я усердно киваю головой. Все это мне уже известно. Я даже выучила наизусть песню сирены. Гиацинт играет ее по ночам. А иногда и плачет после этого, и ее рыдания сливаются с эхом морских приливов. Песня сирены так прекрасна.

– Когда я смогу получить костяную флейту?